Семь лепестков

Трудилась она в каком-то совместном торговом предприятии. Должность ее называлась секретарь-референт, но в глубине души Горский подозревал, что это был красивый термин, позволявший получить за одну зарплату секретаршу и переводчицу одновременно. Чем больше он узнавал про ее работу, тем больше он сомневался, что в такой конторе могут быть не то что чудесные, а просто приличные люди. Тем не менее, он вежливо слушал аленин щебет о ежедневных разговорах в курилке и совместных посещениях «Рози О'Грэдис» по пятницам, пытаясь понять, что заставляет эту вроде абсолютно нормальную девушку вот уже год каждый день ходить на работу, переводить никому не нужные факсы и разливать по чашечкам кофе. Он не совсем понимал, сколько денег ей за это платят (двести долларов? триста?), но в любом случае это было явно мало, чтобы променять свою свободу на совместную жизнь с десятком незнакомых и социально чуждых людей.

Алена закрутила кончик и облизала папиросу, чтобы бумага не выгорела раньше времени.

– У меня всю последнюю неделю чудесный роман по факсу, – сказала она, доставая из сумочки зажигалку. – Совершенно замечательный американец из Бостона.

Она закурила и, втянув дым, передала косяк Горскому. С трудом удерживая его в пальцах, он сделал одну затяжку. Его сразу вставило и, закрыв глаза, он сказал:

– Мощная трава.

– Это васина, – ответила Алена, затягиваясь. После паузы она добавила: – ему кто-то принес целый рюкзак, так что он теперь всех раскуривает направо и налево.

Вася, известный всей Москве как Вася-Селезень или – иногда – Вася-Растаман, был аленин брат. В отличие от Алены, уже год снимавшей квартиру где-то в Выхино, он жил с родителями, нигде толком не работал, слушал Боба Марли с Питером Тошем и, разумеется, постоянно курил.

– А ты куришь на работе? – спросил Горский, делая еще одну затяжку.

– Нет. Я попробовала один раз в обед покурить, так потом застремалась, что с работы попрут.

Она подвинула свой стул поближе к Горскому, чтобы не слишком тянуться за косяком, откинулась на спинку и начала рассказывать.

– Я тогда только начала и дико напрягалась. Димка мне тогда сказал: ты, типа, дунь в обед, сразу станет легче. Ну, он принес травы, я набила дома косяк, положила в пачку к сигаретам, а когда обедала – зашла в скверик, быстренько пыхнула и вернулась. Причем мне показалось, что меня совсем не вставило… просто ни капельки… только идти до офиса было дольше, чем обычно.

Горский кивнул – мол, знамо дело, совсем не вставило, как же, как же – и тут же закашлялся. Алена протянула ему пятку и он слабо качнул головой – добивай сама, мне хватит. Она сделала последнюю затяжку, растерла окурок в пепельнице и продолжила:

– Ну, я вернулась, а Виталик говорит, что пришел факс и надо его срочно перевести. Я сажусь и тут вижу, что факс-то – на итальянском, а я его не знаю. Ну, я хочу уже Виталику об этом сказать, как понимаю, что села на измену. Факс наверняка на английском, просто я обкурилась и ничего не соображаю. Я дико перепугалась. Думаю, ну все, сейчас меня попрут отсюда в два счета. Думаю, надо потянуть время, чтобы трава выветрилась, – Алена довольно улыбнулась, – хорошая идея, да? Трава же никогда не выветривается, правда?

– Ну да, она… это самое… вымывается. Примерно за 3-4 дня. Период полувыведения у тетрагидроканнабиола такой, – внезапно Горский сообразил, что совершенно неясно, к чему он это сказал. – Но обычно часа за два все проходит. Или за четыре.

– Или за шесть.

Их разобрал смех, и минуту они смеялись, гладя друг на друга. Стоило одному перестать, второй тут же затихал – но только для того, чтобы через несколько секунд снова взорваться приступом беспричинного веселья.

– На ха-ха пробило, – сказал Горский.

– Не, – сказала Алена, – я на измену села. Просто дико села. И тут открывается дверь и появляется человек… ну, как тебе его описать? Собственно, он выглядел как Будда.

– А как выглядит Будда? – заинтересовался Горский

– Не знаю, – задумалась Алена, – ну, в зависимости от перерождения, наверное. По-разному.

– А на этот раз?

– Ну, на этот раз он выглядел обычно. Невысокий, в очень дорогом пиджаке, в золотых очках, кажется… короче, он входит в приемную, а я стою с чашкой кофе посредине… как столб. Я кофе хотела попить, чтобы в себя прийти, – пояснила она. – И он как посмотрел на меня, я сразу поняла: вот человек, который меня понимает. Который меня, так сказать, спасет. Потому что было сразу видно: он во все врубается.