Семь лепестков

— Привет, привет! — в нелепо смотревшемся здесь костюме и галстуке перед ним стоял уже изрядно пьяный Леня Онтипенко. Золотые очки сверкали на его носу.

— Привет, — откликнулся Антон, — а как ты сюда попал?

— А меня Сашка Воробьев пригласил, — объяснил Леня, — он типа финансирует все это дело.

— А… — сказал Антон, а Вася, не замечая появления нового слушателя, продолжал развивать тему:

— Разборки — это из-за героина или кокса там. А ганджа — позитивный наркотик, ты рисунок его когда-нибудь видел? — и он ткнул пальцев в изображение зеленого листика на своей футболке.

— Ну, — непонимающе сказал Антон.

— Это же цветик-семицветик, исполнитель желаний. Сказку небось в детстве читал?

Леня вздрогнул и сказал «Да», хотя вопрос был обращен к Антону.

— Ну вот, — сразу переключился на него Вася, — ганджа она и есть цвет семи цветов. Как радуга, сечешь? Расклад такой: есть Бабилон и Зайон и между ними — радуга, по которой надо пройти. И ганджа это и есть этот путь, въезжаешь?

— Бабилон и что? — переспросил Леня.

— Зайон. Сион по-русски. Потому что на самом деле настоящие сионисты — это растаманы. Эфиопы — они же и есть подлинные евреи, это еще Маркус Гарви доказал.

— А я думал, что настоящие евреи — это русские, — пошутил Леня, нервно поправляя очки.

— Точно, — откликнулся Вася, — все русские растаманы в душе. Например, знаешь, что слово «кореш» значит «корешок», то есть «корень»?

— Ну и что?

— «Человек-корень» — это же «рутман», въезжаешь? — спросил Вася.

Леня не понял.

— Ну, — пояснил Вася, — есть такое понятие в растафарайстве — «рутс», корни то есть. Верность своим корням, Эфиопии там, Хайле Силассе Аю, Богу Джа и т.д. А Рутман — это человек корней, чего тут не понять. У Гребенщикова, небось, слышал: «Рутман, где твоя голова? Моя голова там, где Джа», или вот «Чтобы стоять, я должен держаться корней».

— Я думал это такое… почвенное, — сказал Леня, — а про кореша мне приятель, Андрей Альперович, говорил, что «кореш» — это Кир на иврите. То есть в Торе Кир называется «Кореш». А Кир был хороший царь, в смысле евреям друг, кореш ихний. И потому в Одессе так и говорили, если человек хороший — значит, кореш.

— Ну, это то же самое. Кир же был это… персидский царь. А где Персия была? Где сейчас Иран с Афганистаном. Афганка, я же тебе говорил? — повернулся он к Антону. — Все сходится.

Антон посмотрел на Васю и внезапно подумал о том, что если бы он хотел снять пропагандистский фильм о вреде наркотиков, он бы пригласил Селезня на главную роль. И под конец «Минздрав предупреждает: употребление наркотиков может серьезно сказаться на ваших умственных способностях». Самое обидное заключалось в том, что все, что Вася говорил, было абсолютно верно: трава в самом деле позитивный наркотик, психоделики — к которым он тем временем перешел — в самом деле расширяют сознание («Это как ворота в другой мир, мужик. Ну это… Джим Моррисон… двери восприятия»), путать их с героином и кокаином могут либо идиоты, либо люди, которые сознательно хотят дискредитировать марихуану, грибы и ЛСД. Но несмотря на то, что Антон был с Васей во всем согласен, слушать Селезня было невозможно… может быть, потому, что Вася уже покурил, а Антон — нет.

Но в этот момент он увидел Никиту, который о чем-то беседовал с питерским Вадимом. Антон подошел к ним и поздоровался.

— Классная тусовка, — сказал Никита.

Антон давно уже понял, что Никиту тусовки интересовали больше веществ и музыки. Казалось, что он слушает и курит только за компанию. Интереснее всего было, что он делает, когда остается один.

— Да, круто, — ответил он, — а журнал ты уже видел?

— Журнал — фуфло, — ответил Вадим, — пизженный дизайн и голимые тексты.

— А по-моему — ништяк, — сказал Никита, — все пропрутся по полной.

— На тему пропереться, — спросил Антон, — ничего нет?

Вадим и Никита одновременно повернули головы, посмотрели друг другу в глаза и хором сказали:

— Нет.

Это могло означать все что угодно — и то, что в самом деле ничего нет, и то, что просто не хочется делиться, и то, что им уже хорошо.

— Сейчас ничего нет, — пояснил Вадим, — но вчера было ДМТ. Я тебе скажу — это полный пиздец. Смерть и воскрешение в одном флаконе.

Как раз в этот момент подошел Вася с бутылкой Seven Up в руке.

— Знаетехохму? — сказалон, — Seven was Up, «Twenty Five» was Getting Down.

— Чего? — переспросил Антон, — я не понял.

— Это мой каламбур, — объяснил Вася, — сам придумал. Типа «Севен Ап» выпит, «двадцать пятая» проглочена.

— Да я нормальной «двадцать пятой» сто лет не видел, — сказал Никита, а Алена, пожав плечами, сказала:

— У Димы всегда есть.

— У Зубова? — спросил Леня.

— А ты что, знаешь его? — удивился Вася.

— Ну да, — замялся Леня, — он, кстати, здесь должен быть… он ведь, вроде, в этом журнале работает?