Вэрри – тогда еще Тоэль – помнил похожую осень, и тогда она очень быстро превратилась в зиму. Он выехал из столицы вендов под реденьким теплым дождиком. Дорогой с неприязнью следил, как фальшивое до последней монетки золото леса ржавеет и облупляется, обнажая черную и нищую наготу ветвей. Возле Блозя его застали первые заморозки и пришлось пробираться наспех, бросив, – а точнее, подарив, – коня. Тогда он был здесь без гриддского скакуна, на местном, не стоящем воспоминаний и сожалений. И пошел в переполненные стынущие топи, полагаясь исключительно на свой опыт. Вообще-то бездонные трясины, отрезающие пригорье от основного Вендира в такой сезон непроходимы, но для умелого одиночки с хорошей подготовкой и снаряжением они сделали поблажку. Болота дышали через окна бочагов, застекленные хрупкой ноздреватой коркой ледка, хриплым и смрадным туманом, стужа злилась на их упорство и усиливала натиск. Ночи были скрипучими, выстуженный снег сухим, как песок, луна взирала на мир усталым багровым оком, стращая бороев обещанием новых лютых морозов. Надежный лед и прочная с виду тропа ломались под сапогом и затягивали вглубь, мороз нещадно когтил через мокрую одежду. Если быть до конца честным, он не особенно задумывался тогда, хочет ли выбраться из топей. И шел скорее по привычке и из неизбывного своего упорства. Прошел. Его подобрали борои из Листвени, обмороженного и упорно не желающего разговаривать. Впрочем, вряд ли и получилось бы, голос он сорвал еще в болотах. Выходили, снабдили новой одеждой, запасом пищи в дорогу, ни о чем не спросили и не стали удерживать по весне.
Двадцать лет назад…
Тогда ему было безразлично многое. И холод, и цвет луны, и опасность болот. Милоок прожил очень длинную по людским меркам жизнь, 94 года. Только разве от этого ему, дракону, может стать хоть немного легче? Вэрри до сих пор ненавидел северные болота за те воспоминания, и накрепко зарекся бывать близ Блозя снова. Еще он тогда день за днем твердил себе, что больше никогда не сделает такой непоправимой глупости: не будет допускать людей глубоко в душу. Дружба – это чудовищно больно. Он, дракон, должен был с самого начала понимать, что не может избежать ужаса потери тех, кого любит. И что же делать: раз за разом прирастать душой, делиться знаниями, общаться, спорить, рваться в гости, нянчить чужих детей и воевать врагов, давать с умным видом советы, принимать подарки… А потом стоять в полном недоумении над маленьким холмиком и понимать, что это все, что тебе осталось. Люди уходят, стоит лишь на миг отвернуться, отлучиться по делам, отвлечься. Поэтому лучше быть холодным демоном из легенд и смотреть на мир со стороны, чем стать живым почти-человеком. Тогда ему было очень плохо и он много кричал и хрипел булькающему насмешливо болоту. А уж наобещал! И клялся, и зарекался.
Вэрри усмехнулся невесело. Толку-то? Один мучительный стыд, и ничего больше. Его глупая жалость к себе чуть не лишила жизни правнуков Милоока, оставленных без присмотра. Может, сходство старшего с прадедом и не утешение, но как минимум – обязательство. Если он – одаренный долгой жизнью дракон, то должен ценить и беречь не только своих друзей, но и все то, что им было дорого. Хотя бы доброе имя рода, заслуженное к нему уважение, завещанные детям устои, даже покой их земли. На всё перечисленное его сил не хватит, но он будет стараться. Спасибо маленькой Миратэйе, не допустившей непоправимого.
Ветер чуть ослаб и водяной занавес колыхнулся прочь, нити дождя стали почти неразличимы в ночном воздухе. Вэрри вздохнул и вернулся мыслями к сидящим рядом Орланам, слава Великому, вполне живым. Стояр все еще молчал, обдумывая его вопрос.
– Я и не знаю, с чего начать. Так все запутано и сложно… – Признал он. – Расчет, зависть, жадность, старая месть, новые сплетни и глупые семейные легенды, более похожие на сказки. Давай с них и начну.
– Ох не нравится мне это, – нервно завозился айри.
– Мне тоже, но, так или иначе, а в семейных летописях записано, что…