— Объяснить, как все это происходило, не могу. Сама толком не понимаю. В институте мы точно такого не проходили. И в книгах сталкиваться не доводилось — а ведь я потом искала. Так что только свои ощущения могу описать. Я увидела нечто такое маленькое, ежащееся, склизкое, но мечтающее почувствовать себя огромным, сильным и значительным. И девчонка на койке идеально подходила для этой цели. Понимаешь, при таком проникновении вроде бы как сливаешься с чужим разумом. Начинаешь видеть и чувствовать то же, что он, даже мыслить его категориями. Это было мерзко и страшно, может, даже страшнее, чем то, что вот-вот должно было случиться вовне. И я не стала дожидаться, пока окончательно в нем растворюсь. А начала действовать. Как именно — тоже объяснить не могу. Все происходило на ментальном уровне и совершенно интуитивно. Я просто стала раскидывать его мысли в разные стороны. Швыряла с максимальной силой все, что попадалось под руку. Как если бы ворвалась в чужую комнату и устроила там погром. А потом быстро-быстро выскочила обратно. В свое тело, на койку.
— И… что? — хриплым голосом спросил Орвин.
— К тому моменту он ничего не успел. Это ведь рассказывать долго, а происходило все стремительно. А потом ему стало не до того. Он вдруг заорал — громко и как-то дико. Глаза расширил в ужасе, отшатнулся от меня, кинулся к двери — прямо так, со спущенными штанами. Запутался, упал, пополз, выкрикивая что-то совершенно бессмысленное. Товарищ его перепугался, метнулся к нему. Но ничего мало-мальски разумного добиться так и не смог. В итоге тот кое-как штаны подтянул и в коридор выскочил, вопя на ходу. Дружбан — за ним. Дверь заперли. А потом за мной долго-долго никто не приходил. Заявились, должно быть, через несколько часов — и целым отрядом. Я уже думала: все, сейчас на месте прирежут. Но нет, в камеру сопроводили, можно сказать, даже вежливо. Держались от меня на расстоянии вытянутого клинка, ближе не подходили. Оказалось, тот, который ко мне полез, лишился рассудка. Ну, а второй всем растрезвонил, что зеркальщица сводит с ума одним взглядом. С тех пор ко мне не лезли. Только еду и воду раз в день приносили и то старались в сторону глядеть. Дураки! — Я опустила голову на руки и беззвучно засмеялась, вздрагивая плечами. — Как будто у меня было желание заглядывать в их мозг. Эдак и самой свихнуться недолго. — Я подняла глаза на принца, вытянула вперед указательный палец и требовательно спросила: — А ты меня боишься?
— Нет.
Ему даже секунды не потребовалось, чтобы определиться с ответом. Это меня задело.
— Почему? Я же могу тебя уничтожить одним взглядом.
— Можешь. Но не станешь.
— С чего ты взял? Я же преступница, изменница и этот… практически монстр!
— Ты не монстр, ты — жертва.
От такого заявления я даже слегка протрезвела.
— Ну, ты палку-то не перегибай. Жертва из меня еще та. Всем моим обидчикам пришлось, мягко говоря, несладко. Не считая твоего папаши, в смысле приемного. Вот с ним я еще не определилась.
— С ума сошла? — шикнул на меня Орвин. — Вот ты что сейчас делаешь, а? Ты что, не понимаешь, что по-хорошему я просто обязан побежать к канцлеру и доложить об этих твоих словах?
— Пф! — Я фыркнула и выпятила грудь. — Ну и беги.
— Да, знаю, слышал, — отмахнулся он. — Жизнью ты не дорожишь, а в тюрьме долго не задержишься.
Я забралась на диван с ногами и обхватила руками колени.
— Хорошо, что запомнил. Потому что это правда.
Орвин молчал, и через некоторое время я покосилась в его сторону. Брови принца были нахмурены, губы сжались в тонкую линию, а взгляд устремился в одну, ничем не примечательную точку.
— О чем думаешь? — полюбопытствовала я.
— О том, что ты рассказала. Эти женщины. Они, положим, преступницы, но их не приговаривали ни к чему подобному. К лишению свободы — да, но не к остальному. Это надо пресечь.
— И как, интересно знать, ты собираешься это сделать?
— Известное дело как. Отправить проверяющих.
— К прибытию которых все будет чинно и красиво. Заключенным даже клюквенный сок подадут вместо простой воды.
— Значит, внедрить людей так, чтобы об их задаче не догадались.
— Допустим. А куда? Во все тюрьмы страны? Ты хотя бы знаешь, сколько их? И потом, ну поймают они нескольких тюремщиков, ну выгонят. Думаешь, те, кто придет на их место, будут лучше? Систему не переделаешь.
— Еще как переделаешь, — возразил принц. — Если десяток-другой виноватых повесить, остальные очень сильно призадумаются.
Я приподняла бровь, склонила голову набок. Все может быть, ваше высочество. Если вы действительно надумаете проводить такие реформы и это не более чем минутное воодушевление… Возражать я, во всяком случае, не стану. И вздернутых мне будет не жаль. Но вслух я сказала:
— Лучше было бы их обесчестить.
— В наших законах не прописан такой вид наказания, — едко напомнил Орвин.
— Жаль.
— И потом, пожалей палачей. Бедняги не нанимались на такую работу. Скажи, — он сменил тон, внезапно посерьезнев, — а этот… Итан Ритрей разорвал помолвку после всего, что ты описала?