Посланника можно истолковать как визуальную аналогию того, что в христианстве называют апофатикой, или теологией via negativa (лат. путем отрицания). Эта «негативная теология» учит, что для того, чтобы приблизиться к Богу, или высшей реальности, необходимо отринуть материальный, эмпирический мир, так как ничто, имеющее материальную форму, не может быть подобием божественной реальности. Католический мистик святой Иоанн Креста – важный духовный ориентир Виолы – утверждал: «Вера для души – темная ночь, но также и дает ей свет, и чем сильнее ее затемняет, тем более наделяет светом своим. Ибо, затемняя, одновременно наделяет светом»[82].
Вызывая острое чувство обрыва связей с реальностью, утраты оснований опыта, Посланник свидетельствует и об интересе Виолы к буддийскому представлению о том, что условием достижения истинного покоя является осознание фундаментального отличия подлинной реальности от реальности эмпирической. Буддизм учит, что внимание к подлинной реальности открывает нам зависимость существования всех вещей от некоторых обстоятельств или условий: несмотря на кажущуюся прочность эмпирического мира, в действительности ничто не обладает собственным независимым существованием в отрыве от своих причин, и «я» любого человека – особенно. Вещи являются на свет благодаря «взаимозависимому возникновению». Постижению этой взаимозависимости мешают, согласно буддийской доктрине, воспитание, культурная обусловленность каждого из нас, а также наше врожденное стремление полагаться в погоне за знанием на данные чувств.
В психологических – нерелигиозных – терминах традиционные духовные практики могут быть поняты как попытки спроецировать вовне внутренние механизмы нашего интеллекта. Очевидно, что когда в определенных областях мозга происходит «деафферентация» (прекращение передачи информации от нейрона к нейрону, в результате которого мозг теоретически получает возможность «мыслить внутренне», независимо от внешних данных или стимулов), интеллект воспринимает себя как нечто бесконечное, причастное к безграничному целостному единству. Исследования показывают, что, например, медитация буддийских монахов вызывает значительные изменения в нейронных сетях мозга, следствием которых становится для человека размытие границы между собой и другими, ощущение принадлежности к бесконечному целому, несущее с собой глубокое чувство благополучия.
Религиозные учения и современная психология сходятся в том, что исследованию внутренних аспектов сознания часто препятствуют глубоко укоренившиеся предрассудки рационального мышления, которые только упрочивает современный технологический интеллект. Согласно доминирующей на Западе культурной норме, та часть нашей психики, которая направлена сама на себя, продуцирует лишь заблуждение, темный субъективизм, смятение, страх и даже безумие. Творчество Виолы является примером искусства, идущего наперекор подобным установкам.
Скептический ключ
Виола – один из сравнительно немногих современных художников, окруженных почти мифической аурой и имеющих множество поклонников. Причины такой популярности достаточно очевидны: он использует приемы голливудских блокбастеров, чтобы предоставить публике простую для понимания, не обремененную специфической связью с конкретными временем и местом или сложными историческими концепциями, «удобоваримую» картину универсальной духовности. Однако этот спектакль универсальности, якобы неподвластной времени, не выдерживает сопоставления с реальной жизнью. Иными словами, Виола воплощает с опорой на мировые религии западное или, точнее, калифорнийское мировоззрение конца XX века, которое затем преподносится им как вневременная мудрость.
На практике подобное упрощение верований и догматов влечет за собой упрощение эстетических приемов. Поскольку видео и кино неразрывно связаны с западной технологической культурой, художники, которые связывают свое искусство с «мистическим» или «священным» и при этом используют сложные технологии визуализации, зачастую оказываются жертвами гедонистической и коммерческой логики, определяющей общество спектакля, в котором мы живем.
Рыночный ключ
Посланник существует в ограниченном тираже из трех экземпляров, включая один авторский. Экземпляр, хранящийся в Художественной галерее Олбрайт-Нокс (Буффало), был приобретен в 1996 году, вскоре после создания инсталляции, на средства Фонда Сары Нортон Гудьер. Экземпляр, принадлежащий Музею Соломона Р. Гуггенхайма (Нью-Йорк), был подарен ему Фондом Боэна в 2000 году. Авторский экземпляр находится в собственности художника.