Семь кило баксов

Они вышли из машины. Было пасмурно и сыро. Из-за стен монастыря, постройки которого были покрыты красной черепицей, не доносилось ни звука. О присутствии здесь людей можно было догадаться только по запахам съестного, которое готовилось на монастырской кухне. Теплый пахучий дымок приплывал откуда-то из монастырских глубин, дразнил обоняние и рисовал в воображении картины обстоятельной монашеской трапезы.

За приоткрытыми воротами их взорам открылся небольшой внутренний двор монастыря с непременной церковью и устремленной в небо ажурной колокольней. Едва они вошли в церковь, как их накрыла волна тепла и запахов, присущих одним только церквям. Было сумрачно, почти темно. Горели перед иконостасом свечи. Бородатый монах справа от иконостаса читал вполголоса молитву. У него за спиной, у стены, сидели недвижно монахи. Склонили головы, и никто из них даже не пошевелился, не обратил внимания на вошедших. В сумраке они казались тенями. То ли они есть, то ли нет – не поймешь. Незнакомые слова молитвы слагались в завораживающую песнь. Потрескивали свечи. И все плыл и плыл этот одурманивающий запах. Полина повернула голову и непроизвольно вздрогнула. У нее за спиной, сбоку от входной двери, почти в полной темноте тоже сидели монахи, которых она сначала не увидела. Головы склонены. И полное безмолвие. Полине показалось, что она необдуманно и не имея на то никакого права вторглась в чужую жизнь – непонятную ей, очень далекую и полную неведомых непосвященному правил и предписаний. Она легонько прикоснулась к руке Антона, давая понять, что им пора, и они вышли в стремительно надвигающиеся сырые сумерки. Ударил над их головами колокол. И снова все стихло.

Антон был прав. Приехать сюда можно только вечером. Чтобы никаких любопытствующих гомонливых туристов, чтобы сумерки и близкая ночь, монотонная молитва, запахи нехитрой монастырской трапезы, короткий удар колокола и снова тишина, когда только и слышен шум ветра, пробегающего по верхушкам близких деревьев.

– Когда киприоты боролись за независимость, – сказал Антон, – в окрестностях монастыря погиб один из их предводителей по фамилии Афксентиу. Он скрывался здесь от англичан, но те выследили его. Сдаваться он не хотел, англичане подожгли его убежище, и он погиб. Здесь есть посвященный ему музей.

Музеем оказалась небольшая комната слева от входных ворот. Старые фотографии. С них на Полину смотрел молодой усач. Он погиб еще до того, как Полина появилась на свете.

Потом они обошли монастырь и оказались на небольшой площадке с памятником герою – Афксентиу стоял на постаменте, вглядываясь в просторы родины, которую он любил и за свободу которой боролся. Перед ним были горы и долина внизу, на самом дне той долины меж деревьями плавали клочья тумана, и уже вот-вот близкая ночь должна была поглотить здесь все: и горы, и долину, и этот монастырь, отсюда, со смотровой площадки, кажущийся совершенно безжизненным. Полина непроизвольно передернула плечами.

– Что такое? – спросил озабоченно Антон.

– Просто я представила, где мы с вами находимся, – сказала Полина. – Далеко от жилья, далеко от дорог, далеко от людей. Мы потерялись с вами в этих горах.

Она сказала не все. Просто постеснялась. А могла бы еще рассказать о том, что вообще-то она всегда старалась избегать подобных мест: где ни жилья, ни людей, ни возможности в случае чего позвать на помощь. Это Антон как-то незаметно приучил ее не думать о возможных опасностях, не думать вообще ни о чем плохом и ни о чем печальном, рядом с ним она всегда испытывала одно только спокойствие и ничего более, и даже здесь, в виду близкой ночи, это было так.

– Не совсем мы потерялись, – улыбнулся Антон. – У нас есть машина, есть мобильный телефон, так что оторванность от мира только кажущаяся. Но вот здесь есть одно местечко…

Он взглянул на часы.

– Можем туда съездить, это не так уж далеко. Там можно почувствовать, что испытывали киприоты лет сто или двести назад – вдали от оживленных дорог. Они были предоставлены сами себе и только на себя могли рассчитывать. Попробуем?

– Попробуем, – не очень уверенно ответила Полина.

Тем временем из нависших над горами туч посыпалась белесая крупа – не дождь и не снег. Стало холодно. Быстро потемнело. Едва сели в машину, крупа посыпалась обильнее. Было слышно, как она шуршит по крыше автомобиля. Антон включил фары. Темнота отступила немного, но не ушла совсем, притаилась где-то поблизости.

Развернулись на площадке перед монастырем, свет фар выхватил напоследок монастырские стены и ворота, которые уже были заперты, и поехали прочь. Через несколько мгновений монастырь скрылся за поворотом. Дорога петляла по склону горы, то поднимаясь вверх, то ныряя вниз, белесая крупа все так же сыпалась с неба, падала на дорогу и тут же исчезала, таяла, а окружающий мир сжался до размеров крохотного пятачка, выхватываемого из темноты светом автомобильных фар.