– Да мы же с вами и будем, – сам себе ответил самаритянин. И дальнейшее выступление повел в той же вопрос-ответной манере, не ожидая уже от зала ни помощи, ни провокаций. – Скажем, убийство – грех? – Насупил брови и кивнул. – Конечно! Бесспорный грех. Причем виновным в убийстве мы признаем кого? Того. кто курок спускал? Или того, кто заказ сделал? Или того, кто знал, да смолчал? А?
– Действием или бездействием, – мазнув взглядом потолок, чуть слышно произнес писатель. – Как это свежо!
– Это я к тому, что сами заповеди за две тысячи лет не то чтобы совсем устарели, но в легком пересмотре нуждаются. Вот, скажите мне, чревоугодие – грех? Или наследие голодного прошлого? Оттуда же и посты. Не те, что на дорогах, голодные посты. Нечем было мужику кормиться весной: старое подъели, нового урожая еще ждать и ждать – вот и выдумали пост богоугодный. Очищение организма голоданием. В то время как настоящее очищение – запомните это! – достигается только покаянием. Искренним покаянием и прощением. Судите сами! Тот, кто ест без меры, делает этим плохо только себе. Если, конечно, пищу не у голодных детей отбирает, но это уже другой коленкор. Так что ж, каждый, кто поесть любит уже и грешник? Или как? Значит, убийство записываем, а чревоугодие долой, – подвел промежуточный итог самаритянин и возложил руки на свое неслабое, в сущности, чрево. – Кто согласен, прошу проголосовать.
Руки некоторых зрителей послушно потянулись к потолку. Я лично воздержался. Маришка опять вытянула ноги к самой сцене и закрыла глаза. Но, кажется, слушала внимательно.
– Принято! – возвестил самаритянин и утвердил решение символическим ударом в большой барабан, чем усилил собственное сходство с аукционистом.
– Пойдем дальше… Кто-нибудь знает, как соединить в одно грех лености и заповедь «почитай отца твоего и мать твою»?
Вопрос был задан таким тоном, каким охотник на сцене ТЮЗа спрашивает восторженную малышню: «Дети! Куда побежал волк? Туда? Или туда?» Чувствовалась во всей этой игре какая-то фальшь. Мне сразу стало неинтересно.
Я и в детстве, кстати сказать, волка ни разу не заложил.
– Ревизионист бородатый! – выругался вполголоса писатель, интимно пристраивая локоть на подлокотник моего кресла. Хотя сам в последний раз брился, наверное, с неделю назад. Во взгляде, направленном на выступающего, читалось недвусмысленное «За педанта ответишь!»
Я перестал вслушиваться в рокоток самаритянина и переключил внимание на писателя. Он был мне все-таки ближе. Конечно, не как Маришка, прислонившая голову к моему плечу, но тем не менее.
– Вы заметили, как от фразы к фразе упрощается его речь? – проникает в ухо шепоток писателя. – Специалист! Увидел, что не много в зале интеллектуалов и мягко подстроился под средний уровень. А как он отождествляет себя с аудиторией? Все эти «мы», «наш»… Мы новый… Завет составим хором… И как настойчиво вовлекает в дискуссию, создает иллюзию интерактивности. А жестикуляция… язык тела… и тембр голоса – это же НЛП в чистом виде!
– Эээ… Неопознанная летающая плошка? – выдвигаю предположение. – Или нелинейное программирование?
– Нейролингвистическое, – поправляет писатель без улыбки.
– Вот на чем я еще не программировал! – задумчиво изрекаю после короткой паузы.
– Вы программист? – он морщит лоб.
– Программисты – в Микрософте, – отвечаю. – Я – веб-дизайнер.
– Тогда обратите внимание на костюм. Думаете, эти кроссовки – спроста?
Вопрос повергает меня в легкий шок. На мой взгляд, современный писатель должен быть в курсе, что веб-дизайнеры не занимаются моделированием одежды.
– И глаза… – продолжает он, не замечая моей растерянности. – Если вы легко гипнотабельны, лучше не смотреть в глаза. Даже не слушать. И вообще… Лучше бы вам не появляться на подобных сборищах. Но раз уж пришли… Рекомендую соблюдать некоторые правила. Если попросят в конце заполнить маленькую анкетку – откажитесь. Ни в коем случае не оставляйте своих координат – ни телефона, ни тем более адреса. Не называйте имен, иначе вас вычислят мгновенно. И… О! Вот еще! Обратите внимание…
Я обратил. По боковым проходам, улыбаясь как проводницы вагона-люкс, вкрадчивой походкой двигались две женщины с большими пластиковыми подносами. На подносах в крошечных граненых стаканчиках плескалось что-то красное и, судя по мелким капелькам на стекле, охлажденное. Должно быть, сок или вино. Если вино, то скорее всего кагор. Пересмотр пересмотром, но ведь и для отпетого ревизиониста должно быть что-то святое!
Немедленно захотелось пить. Но санитар человеческих душ, конечно же, не преминул все испортить.