Семь грехов радуги

– Ну, тофда пвивет передафай, – изголился я напоследок.

А сразу после ухода Маришки пришел Пашка и бережно сгрузил на пол прихожей пару гремящих пакетов, содержимое которых тут же попыталось раскатиться ровным слоем. Как нельзя кстати!

Я был благодарен ему. И за пиво, и за то, что выслушал меня без профессиональных своих штучек: не перебивал, не светил в глаза мощной лампой и не бил по лицу. Шучу…

Пашка слушал молча. С пониманием. И когда я завершил рассказ словами: «И тут, слава Богу, все закончилось. А то я уж думал, лето наступило, так зелено стало кругом», подвел под сказанным косую черту.

– Значит, и ты, Санек, – говорит. – Сначала княжна, потом уборщица, писатель, теперь еще ты. Причем двое последних гарантированно не имели с так называемым толстым самаритянином никаких контактов, кроме аудио-визуальных. Так?

– Так, – соглашаюсь и вношу уточнение: – Только самаритянин не толстый, а добрый.

– Не уверен. Но эта загадочная личность привлекает меня все сильнее. Побеседовать бы с ним… в частном порядке. Ребят из соседних ведомств привлекать пока не хочу: нет состава. Никто ведь, если разобраться, не пострадал. Вот ты – чувствуешь себя потерпевшим?

– Я? – Прислушиваюсь к внутренним ощущениям и классифицирую свое состояние как легкое опьянение. Приятное тепло изнутри распирает грудь, взгляд постепенно теряет пристальность, движения становятся плавными и расслабленными. – Кажется, нет.

– Ну вот. А подозрения ваши и домыслы звучат, ты извини, довольно дико. Человеку непосвященному их лучше не высказывать, не то быстро загремишь куда-нибудь в лечебно-оздоровительное. Кстати, обследовать бы тебя…

– Я и не высказываю. – Пожимаю плечами. – Только тебе.

– Зря вы вчера без меня в «Игровой» поехали. Стоило бы прижать этого бомжа-распространителя посильнее. Теперь-то он, если не полный идиот, снова там не скоро появится.

– Извини, не сообразил тебя позвать. Время поджимало, да и телефона под рукой не случилось. А прижать его… как ты его прижмешь? От него же пахнет. И разговаривать с ним, по-моему, бесполезно. Это как… – Заглядываю в бутылочное горлышко, подбирая близкое Пашке сравнение. – Все равно что после двух лет работы на Прологе пересесть на Си. Совсем другой язык. Настолько другой, что мозги плавятся.

– Любой язык при должном усердии можно развязать, – замечает Пашка и улыбается, показывая, что пошутил. – Я имел в виду, освоить. Подай-ка открывалку!

Откупоривает очередную бутылку, уже вторую. Сам я, не торопясь, потягиваю четвертую, ну так ведь я, в отличие от Пашки, не за рулем.

– Ты как назад поедешь? – интересуюсь.

– Быстро, – отвечает задумчиво.

– А гибэдэдэйцы? Тебе даже в трубочку дуть не придется – с такими глазами. Они у тебя спьяну горят почище фар.

– Не заметят, – отмахивается Пашка, и от этого движения пара «бульков» пива уходит мимо кружки. И чего ему не пьется, как всем нормальным людям – из бутылки? – У меня тонированные стекла, – добавляет он, глядя на растекающуюся по мрамору стола пивную лужицу.

Не покидая табуретки, снимаю с крючка над мойкой полотенце, чтобы протереть стол. Вот оно – одно из редких достоинств тесных кухонь: все всегда под рукой.

– А то, если хочешь, у меня оставайся, – предлагаю.

– Спасибо. – Бешеный кролик хитро прищуривается. – У меня сегодня по плану еще одно мероприятие.

– Тогда привет передавай. Я, правда, твое мероприятие в лицо не видел, но судя по голосу…

Пашка мотает головой, как заблудившийся муравей.

– И не увидишь. Знаем мы вас, тайных сластолюбцев!

Ну вот! Любимая жена прелюбодеем величает, единственный друг – сластолюбцем, а главное – за что?

В сердцах вливаю в себя больше пива, чем могу проглотить за раз, и некоторое время сижу с надутыми щеками, расхлебываю. Кролик в гостях у хомяка.

– Смотри, горлышко не откуси, – советует Пашка. – Ладно, не дуйся, познакомлю как-нибудь… Но в чем-то ты прав: всю жизнь за тонированными стеклами не проведешь.

– О чем ты?

– Да так, о своем, профессиональном. Обдумываю концепцию УЦК.

– Уголовно… – пытаюсь расшифровать.

– Да, уголовно цветового кодекса. – Пашка возбужденно привстает на табуретке. – Ведь методы этого самаритянина, если пофантазировать, ты только представь себе, какую пользу они могли бы принести.

– Твоим коллегам? – скептически щурюсь.

– Не только! Всем добропорядочным гражданам. Что, если бы самаритянин прошелся по тюрьмам, где сидят рецидивисты, по колониям для несовершеннолетних…

– По школам и детским садам, – подхватываю, как мне кажется, с иронией, которая, однако, остается незамеченной или неоцененной.