В одной руке у меня крохотный меч с кнопочками и напоминающим антенну лезвием, в другой пухлый щит из коричневой кожи, и сам я чем-то неуловимо похож на телохранителя.
При виде нас она не смогла сдержать слез. От радости.
— Так вы вместе? — всхлипнула. — А я-то… — Синие старческие пальцы смахнули слезинку с морщинистой синей щеки. — Вы уж извините, что сразу не призналась. Мало ли, думала, вдруг вы из милиции?
— А мы и есть из милиции, — улыбнулся Пашка. — Хотите, удостоверение покажу?
Старушка-уборщица попятилась, глядя на нас с испугом и недоверием.
— Не нужно бояться, — успокоил ее самаритянин. — Милиция — она тоже разная бывает. — Посмотрел на Пашку. — Ну! Что же вы!
— А вы сами? — спросил тот. — Разве не можете? Самаритянин вздохнул.
— Я же объяснял…
— Ладно, ладно, — торопливо согласился Пашка. Обернулся к уборщице. Простер над ней руку, потом, устыдившись, убрал, покосился на самаритянина и сцепил клешни за спиной. — Я… прощаю вас.
— Спасибо вам, — поблагодарила старушка, на глазах светлея лицом…
— Как вы это делаете? — спросил Пашка на подходе к зрительному залу.
— Я? — удивился самаритянин. — А вы?
— Спрошу иначе. Кто все это начал?
— А вот это — хороший вопрос.
Самаритянин ответил что-то, но как раз в тот момент, когда мы вошли в зал и дверь, отделяющая нас от внешнего мира, сама собой захлопнулась от сквозняка, так что за грохотом я не расслышал его слов.
«Ничего, — подумал я. — Спрошу потом у кого-нибудь». И подмигнул в ответ на изумленный взгляд сидящего в третьем ряду писателя.
Цвет последний
ЕСТЕСТВЕННЫЙ. ПОКА
Вот, в общем-то, и все.
Хотя минут пять у меня еще есть: регистрацию на рейс пока не объявляли. Все вокруг суетятся, заполняют какие-то декларации, а мне это ни к чему. Я лечу налегке, с одним чемоданчиком и не везу с собой ничего ценного. Только кое-какие образцы полиграфической промышленности по цене семь копеек за штуку. Подсказать какие?
Смешке, до чего все это напоминает тайный мировой заговор. Или последнюю экспедицию Кука. Я тут привез вам сувенирчики. Полезно, знаете ли, всегда знать день…
Кстати, кто-нибудь в курсе, сколько весят двадцать тысяч глянцевых закладок? А вот я теперь в курсе. И ведь что обидно, это только капля в море. Инфузория в капле, которая за неделю разлетится по зеленому континенту сумчатых кенгуру и ехидных утконосов.
А как по-японски будет «прелюбодеяние» — знаете? Я же говорю: смешно.
Правда, в Японии я буду только пролетом, пару часов, и навряд ли меня выпустят погулять дальше аэропорта, но ведь это не важно. В принципе, хватит и пяти минут. И одного местного жителя. Геометрическая прогрессия — страшная штука, хватило бы только календариков на всех…
Полчаса назад я проводил Маришку в Штаты. Как в песне: «Дан приказ ему на запад, ей — в другую сторону…» Только с точностью до наоборот. И еще, никто нам ничего не приказывал. Сами понимаем, не дети… К тому же это ненадолго. Все, что от нас требуется, — это развести маленький очажок. Крохотную искорку, из которой возгорится, пойдет по миру очищающее пламя.
Именно сейчас и везде, где только молено. Пока не закрыли границы. Пока вездесущие СМИ не разнесли по миру слух о новом ужасном заболевании. Которое па самом-то деле свидетельствует о начале выздоровления. Это как вакцинация, как прививка легкой формы вируса в профилактических целях. Немного неприятно вначале, зато эпидемия пройдет стороной.
Пашка завтра тоже летит — в Швейцарию. По работе, а заодно и по делу. Посмотрю, говорит, в рыльца тамошних банкиров, проверю их на предмет наличия пушка. Последняя, как он сам шутит, деловая командировка. В самом деле, если все пойдет по нашему плану, Пашка скоро останется без работы. Чем, скажите, заняться отставному следователю в радужном мире открытых помыслов? Сам он не сильно расстраивается по этому поводу. Говорит: буду народ развозить на своей «бээмвухе». Или к тебе устроюсь помощником веб-дизайнера. Бутылки, значит, откупоривать.
В общем, разлетаемся кто куда, невыездным остается один Игнат. Но ему и в Москве есть чем заняться. Он у нас отвечает за «пиар», формирует, так сказать, общественное мнение. Чтобы, когда явление примет массовый характер, бесцветные не перестреляли с перепугу цветных, всех этих синих, желтых и зеленых человечков, как в марсианском цикле Берроуза.
Сначала слоганы писал и прочую мелкую джинсу. Видели, может быть, здоровенный плакат на въезде в Серебряный бор? «Если всеми ты любим, ты не станешь голубым». Или наверняка ведь слышали песенку на трижды уворованный мотив в исполнении «Стрелок»? «Синий, синий иней — может, хватит лжи?» Его работа, Валерьсва. Правда, как Игнат и сам прекрасно понимает, поэзия — не его конек.