Семь грехов

– Цвет везде играет важную роль. Он выражает суть предмета, а если предмет одушевленный, то выплескивает энергию души. Взять эти земли… – взгляд с мечтательной поволокой пал на лежащие вдали волшебные края. – Они пропитаны всеми оттенками фиолетового: глубокий индиго, торжественный пурпурный, спокойный сиреневый. Этот цвет несет в себе таинственность, роскошь и интригу. В нем заключены фантазии, магия, амбиции… Много ли он может сказать о своих носителях? Достаточно, чтобы понять, кто находится перед вами.

– Взгляд художника на мироустройство Темных владений и их обитателей; интригующе, – последовал комментарий от черта.

– Вот ты, Деос, истинный носитель красного. Алая палитра – основа Блуда. О чем говорит этот цвет? Он говорит о страсти и энергичности. В этом цвете первостепенно физическое, материя, животные инстинкты. Поэтому он распространился и на Гнев. В его бликах – акцент на жестокости, мощи, агрессии. И взять серый – совсем иной цвет. Полная противоположность энергетики красного. Мое обличье. Цвет духовной составляющей. Цвет скуки, статичности и долгих раздумий, в которых, кажется, время замедляется…

– Давайте лучше вернемся к лекциям местного зоолога. Это казалось куда увлекательнее, – оборвала ее Ферга.

– Мелодия… Слышите? – Кимар заставил всех прислушаться к новому звуку.

Постепенно в долине фигурных кристаллов начали попадаться на глаза еще не встречавшиеся растения. Источником доносящейся мелодии оказались деревья. Свисающие до земли прозрачные ветви с бледно-сиреневым отблеском соприкасались между собой от легкого дуновения ветра. Их чарующий перезвон разносился по долине, лаская слух. Склонившиеся деревья играли на своих хрупких струнах из тончайшего хрусталя.

– Меня всегда восхищали эти деревья. Чуждые этому миру. От них исходит такое спокойствие, – прислушалась Неамара.

– Да, пока они не затянут тебя в свои объятия, – добавила Черная вдова, вспомнив растительность Гнилой рощи.

– Это хрустальные ивы, – темный маг продолжил знакомить товарищей с экосистемой родных мест. – У нас их еще называют «слезы Фалеорис».

– Дай-ка угадаю, из отряда мелодичных? – с нескрываемым сарказмом спросил Деос.

– Из отдела смертноцветных. Если срезать с них ветви, то они не отрастут и деревья больше никогда не будут цвести. Если следовать в этом направлении, можно наткнуться на целые мертвые поля, где стоят голые ивы. Сейчас правительницы всеми силами пытаются предотвратить эту трагедию, и срезание ветвей карается по закону, – поведал некромант. – Еще одна мудрость от Темных владений – не все может принадлежать тебе. Иногда остается просто созерцать.

– А почему их называют «слезами Фалеорис»? – увлеклась рассказом Америуса Хелин.

– Издеваетесь? Я надеялась, что никто об этом не спросит, – взвыла Черная вдова.

– У нас есть легенда об эльфийке, безответно полюбившей некроманта. Он пользовался ее чувствами, пока не нашел более выгодную замену – не столь прелестную, как она, но имеющую колоссальную власть. Когда бедная девушка все поняла, она не смогла справиться с обидой, и ей ничего не оставалось, кроме как уйти в дикие земли Алчности. Она без конца лила слезы, пока они не начали звенеть, как хрусталь. Обретя покой в природе, она стала ее частью, воплотившись в образе ивы, которая так напоминает длинноволосую девушку. И так как эти ивы, по легенде, произошли от настоящей эльфийки, то, получается, у них есть душа. А значит, если дерево смертельно ранить, повторно возродиться в том же теле оно не сможет. Мелодия ивовых ветвей всегда напоминает мне об этой печальной истории, – эльф с радостью поделился с соратниками фрагментом из сборника алчных преданий.

– Волшебная легенда, – тихо сказала заклинательница.

Хрустальные ивы постепенно исчезали из поля зрения путников. Дорога продолжала вести их к столице Алчности. Вдруг Фурия замедлилась. Она нахмурила брови, будто стараясь что-то понять.

– Приоткрыть завесу тайны мы сможем через оголенных женщин. Всех разновидностей грехов, – после долгого размышления загадочно произнесла она.

– Эмм… Тогда нам нужно развернуться в сторону Френзиса, – засмеялся Деос.

– Я не шучу, цазшаем, – зашипела в ответ горгона.

– Я уже давно это понял, – протянул Деос.

– Откуда ты знаешь это? – спросила демонесса, в голосе которой слышалось недоумение.

– Иногда я слышу, а порой и вижу… – разоткровенничалась горгона. – Это не описать словами.

Речь о предчувствии Фурии не получила продолжения. Скорее многие подумали, что она безумна, ведь и по одному виду можно было догадаться о нездоровье ее психики.

Тем временем алый бык не мог подавить интерес к необычным светящимся объектам. Он трогал аметистовые громады – гладкие, с острыми гранями. Но минотавру этого было мало. Он взглянул на Америуса и озвучил назревшую у него идею:

– Слушай, а что будет, если я отколю кусок этого камня?

– Ничего, – отрезал эльф. – Но ты понимаешь, что он превратится в обычный булыжник?

– Вот мне и любопытен этот процесс.

– Тогда можешь смело удовлетворить свое любопытство.