Семь фунтов брамсельного ветра

– Как не жалко… Да только в Арктике во все времена было так – потерь больше, чем успехов. Пока не появились ледоколы… “Сибирь” же, однако, свою задачу выполнила. Внесла, как говорится, свою долю в освоение Севера… Мне это не раз объясняла Елена Васильевна Капитанова, когда мы с ней толковали зимними вечерами. Она-то меня и надоумила взять для диплома эту тему: “Тюменская шхуна “Сибирь” на пути в Европу”… Надо сказать, загорелся я. В каникулы даже сплавал, нанявшись матросом на самоходку, до Салехарда, чтобы посмотреть северные воды. Начал в библиотеках рыться – в областной, в музейной – чтобы узнать, какая она была, эта шхуна-то? Ничего, правда не нашел, кроме того, что трехмачтовая. Тогда время было такое дурацкое – куда ни ткнись, все данные почему-то под секретом, а на тебя глядят с подозрением. Хотя, казалось бы, какая тайна? Ведь не чертежи торпедных катеров я разыскивал, что строились там в войну… Ладно, думаю, буду придумывать сам. И решил, что была “Сибирь” шхуной-барком, с прямыми парусами на фок-мачте. Потому как этот тип парусной оснастки наиболее подходящий для морских плаваний… Так я ее и написал… Не на этом полотне, конечно, это один из эскизов. Та работа была побольше, метр на восемьдесят…

– А сколько вам поставили? – спросил Лоська.

– Поставили, братец мой, полновесную пятерку. А директор училища повесил мое творение у себя в кабинете. Елена Васильевна все собиралась выпросить картину для музея, но не знаю, сумела ли… Вскоре я уехал в Москву, а Елена Васильевна, царство ей небесное, той же осенью умерла от сердечного приступа, одна ночью… Так мне сообщила ее дочь из Ишима, когда я написал ей: отчего это моя бывшая хозяйка не отвечает на мои письма…

Чарли наконец освободился от Лоськиных объятий, подошел к двери, зацарапал лапой.

– Ишь бродяга, захотелось гулять ему, – Евгений Иванович, покряхтывая, поднялся. – Ладно, выпущу сейчас…

Лоська вскочил:

– А можно, мы вместе?

– А чего ж! Вдвоем веселее. Будьте только на дворе или недалеко от калитки. Если этот обормот усвищет далеко, ты следом не беги, он через минуту прибежит обратно…

2

Евгений Иванович разжег печку, поставил на плиту чайник. Спросил оглянувшись:

– А сама-то бывала ли в Тюмени?

– Не бывала… Папа говорил: вот соберемся как-нибудь, поедем… Не успел…

– Что случилось с папой-то… – очень осторожно сказал Евгений Иванович.

Я рассказала… Рассказала даже, что Илья думает, будто парашют не раскрылся не по отцовской вине. Сама-то я так не думала. Мне казалось, что папа просто хотел как можно больше продлить радость свободного полета и не рассчитал. И, может быть, кольцо заело в последний момент. Надо было дергать сильнее, а он… Защипало в глазах, и я сказала:

– Надо бы съездить. Я надеялась, что летом соберемся с братом, да боюсь, что у него теперь всякие личные дела…

Потом я рассказала про монетки с острова Джерси. Про то, что на них все основные виды парусников, кроме баркентины. Евгений Иванович пообещал:

– Вот пороюсь в старых запасах, найду для тебя эскиз с “Сибирью”, у меня их несколько. Тогда будет у тебя полная коллекция.

Я на своем сиденье – на бочонке – подскочила от радости, как первоклассница. И не стала говорить, что коллекции уже нет, из монеток у меня осталась лишь одна. Да и разве их нет? Если у друзей, значит они и у меня… Я опять подумала о Пашке – и затеплело внутри…

Старик снова, как в прошлый раз, (будто обутая в валенки старя балерина) протанцевал к окну, отодвинул доску.

– От кашля, маленький лечебный глоток. Ты не выдашь, а мальчика пока нет…

– А Варвара Михайловна не унюхает? – спросила я с искренней заботой, без насмешки.

– Не унюхает, потому как сегодня отбыла на другой конец города к своей давней подруге Анастасии Гавриловне, бывшей работнице телестудии. Будут вспоминать молодость. Звала меня, но я предпочел остаться на суверенной территории, чего мне там женские беседы… И правильно сделал – глянь, вы пришли! – Он глотнул, кашлянул, вернулся к печке. Потер над плитой большущие узловатые кисти рук. – Ты не думай, что там, во фляжке, паршивая сорокаградусная. Там и вправду лечебное средство – крепкое, но целительное. Бальзам на всяких травах, называется “Демидовский”…

– Опять тюменское название! – обрадовалась я.

– Почему же тюменское? На сей раз скорее уральское. Демидовы в давние времена были хозяева Урала…

– А в Тюмени есть дом, называется Демидовский. Папа нам с братом рассказывал, он там с друзьями в подвале клад искал. Я не очень хорошо рассказ помню, но название дома запомнила. И место. Он на углу улицы Советской и Дзержинского. А папа жил на улице Осипенко…

– Постой-ка, моя дорогая, постой… Ты уверена, что дом “Демидовский”? А может “Дементьевский”?

– Де… ой… может быть! Да!.. Надо у Ильи спросить, он лучше помнит. Но, по-моему, да!.. А вы знаете этот дом?

Евгений Иванович присел на корточки у печки. Быстро оглянулся на дверь, воровато закурил сигарету, пуская дым в приоткрытую дверцу. И лишь тогда заговорил: