Семь фантастических историй

Странные узы связывали каперскую флотилию с правительством. Моряцкий роман, побочный брак с горячей взаимной любовью и преданностью. Пусть не увенчанная блистательными знаками законного союза, избранница гордилась рдяным поцелуем датской короны на своих устах и, по праву любовницы, могла тешить сердце властелина такими коленцами, какие и во сне не снились королевам. Даже королевский флот — то, верней, что от него осталось после злосчастной сентябрьской ночи, — смотрел на нее дружелюбно и с нею мирился, как, надо полагать, мирилась некогда Рахиль со служанкой Валлой, [92]осуществившей то, что оказалось госпоже не под силу.

Для смельчаков настала славная пора. Вновь запели пушки в датских водах, они палили то тут, то там, где их меньше всего ожидали, ибо каперы редко выступали сообща, действуя каждый на свой страх и риск. Совершались неслыханные, небывалые подвиги. Прямо из-под жерл неприятельских орудий уводились несметные сокровища, и утлые суда, в драке изодрав снасти, мчали добычу к ликующим гаваням. О каперах слагали песни, их повсюду распевали. Едва ли когда каких героев больше любил и чтил народ, и особенно мальчишки.

Скоро обнаружилось, что крупные суда для таких боев малопригодны. Всего лучше фелюга или шхуна: от дюжины до двух десятков человек на борту да с десяток орудий, легких и удобных в опасный час. Опыт капитана, знание морских путей играли тут немалую роль, а храбрость команды, владеющей оружием, не теряющейся и в рукопашной, решали исход сражений. Речь шла о воинской чести, и не только о чести и славе, но о золоте. И не только о золоте, но о мести захватчику, веселящей сердце. А когда заиндевелые снасти, будто мелом, вычерчивались на черной гавани и заснеженные, старые и юные, морские волки ступали на берег, оставя позади свой звездный час, их ждали новые острые ощущения. Ибо, когда утихнет ликование встречи, начиналась оценка захваченных судов и продажа их, иной раз за баснословные деньги. Свою долю получало правительство, и каждый на борту получал свое — капитан, канонир, рулевой — вплоть до юнги, который получал треть матросской доли. Юнга мог уйти в море, не имея ничего за душой, кроме рубахи и штанов, возвратиться в той же одежке, только изодранной и окровавленной, обзаведясь лишь рассказами о бурях, туманах и битвах, а через две недели, по окончании торгов, в кармане у него звенели пять сотен риксдалеров. Евреи Гамбурга и Копенгагена поспешали на злачное место, надев один на другой три цилиндра, и верховодили на торгах, если еще загодя им не удавалось надуть нетерпеливого капера.

Вдруг незнаемыми кометами вспыхивали имена героев и судов, и слава их день ото дня обрастала новыми мифами. Был среди них Йенс Линд со своей «Аделью», которого звали Бархатный Йенс за его замашки. Несколько лет прожил он большим варином и, профинтив все богатство, кончил тем, что водил по дорогам медведя. Был капитан Ровер со «Мстителем», в некотором роде поэт, были братья Вулфсен с «Макрелью» и «Мадам Кларк», юноши из лучшего копенгагенского общества, и Крисен Кок со своим «Эолом», все люди которого, как один, пали или были тяжко ранены в жестокой ехватке с британским фрегатом. И был юный Мортен де Конинк с «Фортуной II».

Когда Мортен явился к отцу с просьвой снарядить для него каперское судно, душа старого де Конинка содрогнулась. Многие почтенные судовладельцы, иные и побогаче него, отправляли своих каперов в море, и сам господин де Конинк, не меньше их патриот, понес из-за англичан тяжелые потери. Но очень уж ему претила эта затея. Напасть на купецкий корабль, пусть даже и с контрабандой, было, на его вкус, все равно, что пристать на улице к незнакомой даме или подстрелить альбатроса. Пришлось Мортену обратиться за помощью к отцову кузену, Фернанду де Конинку, который жил холостяком в Эльсиноре, был француз по матери и обожал императора Наполеона. Сестрицы Мортена употребили все свое обаяние, чтоб уломать дядюшку, и вот в ноябре 1807 года юноша вышел в море на собственном судне. Дядюшка не раскаялся в своей щедрости. Он в те дни помолодел на двадцать лет и обзавелся коллекцией сувениров с вражеских судов, немало тешившей его сердце.

«Фортуна II» из Эльсинора с командой в двенадцать человек и четырьмя орудиями получила каперскую грамоту второго ноября. И не эта ли дата, вместе с датами грядущих подвигов, и ныне, через тридцать три года, горела в сердце мадам Бек, как горело некогда имя Кале [93]в сердце королевы Марии?

Уже четвертого ноября «Фортуна II» настигла английский бриг и сумела увести, под обстрелом подоспевшего английского воевого корабля, за линию огня кронбергских пушек.