Я убежден, что наш вид долго не просуществует. Он не выглядит сделанным из того же теста, которое позволяет, например, черепахе существовать более или менее неизменной уже сотни миллионов лет – в сотни раз дольше, чем вообще существует род
Поскольку в целом мы хорошо знаем, как справляться с индивидуальной смертностью, то справимся и с коллапсом цивилизации. Разница не такая уж большая. И это будет определенно не первый раз, когда такое случится. Майя и критяне, помимо многих других, такое уже переживали. Мы рождаемся и умираем, как рождаются и умирают звезды, поодиночке и все вместе. Это наша реальность. Жизнь драгоценна для нас потому, что быстротечна. Как сказал Лукреций: «И неуемной всегда томимся мы жаждою жизни» («О природе вещей»,[5] III, 1084). Но, погруженные в природу, создавшую и направляющую нас, мы не бездомные существа, подвешенные между двумя мирами, – часть природы, но только до некоторой степени принадлежащая к ней и жаждущая чего-то еще. Нет, мы дома.
Природа – наш дом, и в ней мы дома. Этот странный, многоцветный и изумительный мир, который мы познаем, – где пространство зернисто, времени не существует, а объекты находятся нигде – не отстраняет нас от себя настоящих. Он лишь то, что наша врожденная любознательность открывает нам о месте нашего существования. О том, из чего мы сами сделаны. Мы сотканы из той же космической пыли, как и все остальное, и, когда мы тонем в страдании или испытываем большую радость, мы не что иное, как то, чем не можем не быть, – мы часть мира.
Это прекрасно выразил Лукреций («О природе вещей», II, 991–997):
Семени мы, наконец, небесного все порожденья: Общий родитель наш тот, от которого все зачинает Мать всеблагая, земля, дождевой орошенная влагой, И порождает хлеба наливные, и рощи густые, И человеческий род, и всяких зверей производит, Всем доставляя им корм, которым они насыщаясь Все беззаботно живут и свое производят потомство.
Любить и быть честными – часть нашей природы. Хотеть узнать больше и дальше учиться – часть нашей природы. Наше знание о мире продолжает расти.
У подвластного нашему изучению есть границы, и нас снедает жажда знания. Они в самых мелких деталях структуры пространства, в происхождении космоса, в природе времени, в феномене черных дыр и в механизмах наших собственных мыслительных процессов. Здесь, на краю известного нам, в соприкосновении с океаном неизведанного, сияют тайна и красота мира. И от них захватывает дух.