Семь дней творения

— Чего это тебя так разобрало? — недоуменно спросила Матильда.

— Ничего.

Матильда повернула зеркальце заднего вида в салоне так, чтобы София могла на себя взглянуть.

— Посмотри, на кого ты похожа, и растолкуй мне свое «ничего».

Машина мчалась по порту. София опустила стекло, в салон ворвался ледяной воздух, Матильда поежилась.

— Очень серьезный человек! — пробормотала София.

— Я понимаю все: большой, карлик, красивый, урод, тощий, толстяк, волосатый, безусый, лысый… Но что такое «серьезный», признаться, не врубаюсь.

— В таком случае просто поверь мне на слово. Сама не знаю, как это выразить… Унылый, какой-то измученный! Никогда еще мне не…

— В таком случае это идеальный кандидат для тебя, ты у нас обожаешь страдальцев. Бедный левый желудочек твоего кровяного насоса!

— Не будь язвой!

— Нет, вы только посмотрите! Я прошу у нее непредвзятого мнения о мужчине, от которого вся обмираю. Она на него даже не глядит, но все равно втыкает в него стрелу, которой позавидовал бы сам святой Иероним! Потом изволит обернуться — и впивается глазами в его глаза крепче, чем вантуз в сток раковины. И при этом требует, чтобы я не была язвой!

— Ты ничего не почувствовала, Матильда?

— Почему же, почувствовала: что вся пылаю! Как будто меня закутали в алый шифон от «Мейси»[3]… В общем, я предстала перед ним в элегантном виде, это хороший знак.

— Ты не заметила, до чего у него сумрачный вид?

— Это на улице сумрачно. Зажги-ка фары, не хватает угодить в аварию! — Матильда затянула шнурок своего мехового капюшона и добавила: — Ладно, пиджачок на нем темноват, зато итальянского покроя, кашемир в шесть ниток, ты рк меня извини!

— Я говорю не об этом…

— Хочешь, скажу тебе, о чем я говорю? Уверена, что он не из тех, кто носит грубые трусы.

Матильда зажгла сигарету. Опустив стекло со своей стороны, она выдохнула дым наружу.

— Все равно, от чего умереть — почему не от пневмонии? В общем, твоя взяла: бывают трусы и трусы.

— Ты меня совершенно не слушаешь, — озабоченно проговорила София.

— Представь, что чувствует дочь Кальвина Кляйна, глядящая на имя своего папаши, вышитое большими буквами, когда перед ней раздевается мужчина?

— Ты видела его раньше? — невозмутимо осведомилась София.

— Может, и видела в баре Марио, но гарантировать не могу. В те времена по вечерам у меня перед глазами чаще бывало мутновато…

— С этим покончено, все это уже позади, — сказала София.

— Ты веришь в ощущение «дежа-вю»?

— Может быть, а что?

— Там, в баре, когда у него выпал стакан… У меня было впечатление, что он падает замедленно.

— У тебя пустой желудок, свожу-ка я тебя в азиатский ресторан, — решила София.

— Можно задать тебе последний вопрос?

— Конечно.

— Тебе никогда не бывает холодно?

— Почему ты спрашиваешь?

— Потому что мне недостает только палочки во рту, чтобы выглядеть, как форменное эскимо. Немедленно закрой окно!

«Форд» приближался к бывшей шоколадной фабрике на Жирарделли-сквер. Выдержав несколько минут тишины, Матильда включила радио и уставилась на проносящийся мимо город. На пересечении Колумбус-авеню и Бей-стрит порт исчез из виду.

— Потрудитесь приподнять руку, я должен вытереть прилавок!

Хозяин «Рыбацкой закусочной» вывел Лукаса из оцепенения.

— Простите?…

— У вас под пальцами стекло, не дай Бог, поранитесь.

— Не беспокойтесь за меня. Кто такая?

— Интересная женщина — здесь это редкость.

— За это мне и нравится ваш райончик, — сухо прокомментировал Лукас. — Вы не ответили на вопрос.

— Вас интересует барменша? Сожалею, но сведений о своих работниках я не сообщаю. Приходите снова, ее саму и спросите, она заступает завтра в десять.

Лукас хлопнул ладонью по стойке, и кусочки стекла раздробились на тысячи осколков. Владелец заведения отпрянул.

— Плевать я хотел на вашу барменшу! Вам знакома та женщина, которая ушла вместе с ней?

— Это ее приятельница, она работает в службе безопасности порта, вот все, что я могу вам сказать.

Лукас проворным движением извлек у хозяина из-за ремня тряпку и вытер свою ладонь, на которой, как ни странно, не оказалось ни царапины.

После этого он бросил тряпку в мусорное ведро позади прилавка. Хозяин «Рыбацкой закусочной» прищурился.

— Не беспокойся, старина, — сказал Лукас, глядя на свою невредимую руку. — Знаешь, некоторые ходят по углям, это такой же фокус. Мало ли на свете фокусов?

И он направился к выходу. На крыльце закусочной он вынул крохотный осколок, вонзившийся между указательным и средним пальцем.

Подойдя к кабриолету, он просунул внутрь голову и опустил рычаг ручного тормоза. Краденая машина медленно подъехала к краю пристани, немного покачалась и опрокинулась вниз. В момент, когда решетка радиатора соприкоснулась с водой, физиономия Лукаса озарилась бесхитростной детской улыбкой.

Когда вода врывалась в салон через оставленное опущенным стекло, он испытывал ни с чем не сравнимую радость. Но больше всего его восхитили здоровенные пузыри, вырывавшиеся из выхлопной трубы, пока продолжал работать двигатель. Бульканье, с которым они лопались на поверхности, было неотразимым.