Читаем Семь дней Создателя полностью

Девицам по семнадцать лет. Девицы оканчивают лицей, готовятся стать абитуриентками, студентками. Не щипаются и не щекотятся. Ходят павами, томно поводят глазами, обо всём имеют своё суждение — повзрослели. Кормят прилично — мама научила. Да ещё поваренные книги под рукой — у каждой своя. Не жизнь, а малина. Это у меня. У них выпускные.

Три-четыре дня зубрят, зубрят, на цыпочках ходят, разговаривают вполголоса — удачу спугнуть боятся. А потом — бах! — сдали. Визжат, кричат, носятся по парку в одних купальниках, которые того и гляди потеряют. С надеждой на это смотрю из гамака с книжкой под головой. Когда этот тайфун рук, ног, кос и глаз со свистом проносится в опасной близости, у меня начинает ныть больное ребро. Потом всё успокаивается, чтобы через три-четыре дня взорваться снова.

Выпускной. Сестрички примеряют одинаковые платья, вертятся у зеркала, носятся по комнатам — теперь ничто не может омрачить их безудержный задор.

— Алекс, не скучай — мы скоро. Голодом себя не мори. На девиц по телеку не заглядывайся — мы лучше.

Чмок. Чмок.

— До утра.

Приехали они раньше. Я уж поспал немного. Проснулся. Поворочался. Не спится. Всё-таки у двойняшек родителей рядом нет, я, как бы, ответственен за них — должен переживать. Перебрался в качалку на террасу, стал поджидать.

Подъехала машина, Похлопали дверцы. Отъехала машина. Идут дорожкою по саду, шляпки свои "А-ля Айсидора" в руках несут — ленты по траве волочатся. Меня не замечают или не хотят. Обидел кто? Вечер не удался? Ох, уж эти мне семнадцать лет — на пустом месте проблемы!

Переоделись и на пруд — с таким видом только топятся. Пруд — часть усадьбы, на берегу беседка. Как Чингачгук, скрываясь за деревьями, иду следом. Нет, вроде не топятся, плескаются, злословят о ком-то. Подсматривать нехорошо, подслушивать тоже. В беседке из их халатиков устраиваю ложе и на бок сажусь поджидать — пусть купаются: тепла июньская ночь. Тепла и прозрачна от лунного света. Дорожка серебристая пробежала по воде. Трава блестит на берегу. И капли воды сверкают на голом теле.

Чёрт! Точно на голом! Одна из сестричек вошла в беседку, голову клонит, волосы скручивает и выжимает. А на теле — ну хоть бы ремок какой. Чуть слюной не поперхнулся, а она смотрит и усмехается.

— Подглядываешь?

— Слушай, ты бы устыдилась немного.

— Ага, щас, зажмусь, в кустики прыгну и закричу: "Ай-ай-ай".

— Отшлёпать тебя, бесстыдницу…

— Шлёпай.

Выпускница изящно изогнула талию, приблизив к моему лицу круглые и крепкие, как арбузики, ягодицы. Я шлёпнул, легонько-легонько, ласково, чтобы только звук был.

— А теперь погладь — больно же.

Погладил. Рука сама тянулась вопреки здравому рассудку. Да и был ли он в ту минуту здравым?

— Никушка, посмотри, кто ко мне пристаёт.

— Сама ты Никушка, — говорит вторая сестричка и входит в беседку в таком же первозданном виде.

Всё, теперь я знаю к кому как обращаться — только бы из виду их не потерять. Дело в том, что у близняшек и имена одинаковые — Доминика и Вероника. Только первую ничуть не заботит, как её окликнут: хоть Домной, хоть Никушкой. а вот вторая на Никушку обижается, признаёт только — Вероника, Вера и их производные, позволяет — Вероничка-Земляничка. Только положение моё это ничуть не облегчает: две несовершеннолетние девицы, вполне уже сформировавшиеся, без комплексов и одежды, обступили меня в садовой беседке в полнолуние.

— Тоже так хочу, — заявила Вероника, схватила мою руку и положила ладонью на…. ну, пониже спинки.

— Может вам массаж сделать?

— Было б здорово, — согласились сестрички. — Но как твоё ребро? Давай посмотрим.

Они стащили с меня штаны и рубашку, плавки и корсет.

— Да нет, в порядке твоё ребро — вон как торчит.

Тьфу! Мне стыдно, им хоть бы хны. Признаюсь, не боль сдала меня им в плен, а желание подурачиться. И мы дурачились. Сначала в беседке. Потом в пруду. Потом в ванной. Пили шампанское и дурачились. Потом в постели, где застал нас рассвет, и мы уснули. Проснулись и опять за прежнее — дурачиться. Об одежде вспомнили вечером, когда голод погнал нас в людные места.

Скажите, совсём Лёшка Гладышев опустился, ниже плинтуса совесть свою уронил — до несовершеннолетних родственниц добрался. Но есть оправдательные моменты, господа. Во-первых, по большому счёту мы не родственники. Во-вторых, моей инициативы совсем не было — жертва, так сказать, обстоятельств. В-третьих…. в-четвертых…. в-пятых…. Не случайная это связь, мужики. Двойняшки признались: давно влюблены в меня по уши. А я? А что я — я тоже. Ну, разве можно таких не любить — красивых, задорных, ласковых, умных, добрых…?

Они мне:

— Алекс, ты почему на Даше не женишься?

Я:

— Увы, женат.

И паспорт показываю.

— Как ты мог?

А потом:

— Алекс, а кого ты больше любишь — Любу или Дашу?

— Вас.

— Врёшь, конечно, но приятно.

Ещё позже:

— Алекс, ты за нас не томись — мы тебя любим не для женитьбы.

— Вообще-то девушки должны замуж выходить.

— Мы не хотим замуж — не один мужчина с тобой не сравнится.

— А чего вы хотите?

Перейти на страницу:

Похожие книги