Семь дней Создателя

Что это мне на ум пришло? Школьная директриса конвоирует в одиннадцатый класс, а в голове такие аллегории. Должно быть, от впечатлений первой встречи.

— Практикант? — Римма Васильевна улыбнулась из-под массивных очков, принимая из моих рук университетское направление.

— Аспирант, — улыбку перекосило в ухмылку. — Материал для диссертации. И какова же темочка. Ого! "Школьная нравственность, как она есть".

Ухмылка подкрепилась полупрезрительным хмыком.

— Это рабочее название, — поспешил я.

— Ну, понятно: соберёте гору позитива — одна тема, неготивчик вскроется — другая.

Пожал плечами — рано говорить. Но у Риммы Васильевны душа болела.

— Как вы можете судить о нравственности в школе, не имея достаточного педагогического опыта? Сколько вы работали с детьми?

— На практике два месяца.

— Ну, вот. И такие…. (собеседница проглотила слово, но по глазам читалось "профаны", а может, "прощелыги") берутся за кандидатские диссертации, рекомендации из которых спускаются в школы, как руководящий материал в воспитательной работе. Сами-то уверены, что тема по зубам?

— Ну, это кому какой лицеприятным будет вывод, а свежий взгляд любому делу подспорье.

— Вот что, давайте условимся — всё, что напишите, мне на стол.

— Не вижу повода для возражений.

— Какой возраст интересует?

— Думаю, начинать надо с выпускников: если обнаружатся изъяны по изучаемому вопросу, можно проследить, на каком этапе воспитательного процесса они возникли.

— Хорошо, идёмте.

И вот мы идём пустыми коридорами — я, неслышно ступая мягкими кроссовками, Римма Васильевна, сверкая крепкими лодыжками, ведёт в атаку белогвардейские цепи. У двери оглянулась:

— Одиннадцатый "Б", не образцовый, но показательный.

И мы вошли.

Ребята приветствовали нас вставанием, а дама в классе озабоченно поскребла уголок рта:

— Где вам удобнее? Садитесь рядом с Вероникой.

Проследил её взгляд и чуть не обронил ноутбук. Никушка! Господи! Живая, милая, любимая, контрактная моя жёнушка. Пробежался взглядом по рядам — незнакомы все лица. Нет сестрички Доминички. Да и помнится, не в общеобразовательной школе они учились в нашей реальности, а в специализированном лицее. Ну, что ж, нюансы параллельного мира — будем привыкать, будем осваиваться.

Вероника на меня ноль внимания. Не стал предметом любопытства и навороченный ноутбук. Прикрывшись им от преподавателя, взялся за весьма рискованный для урока эксперимент — совращение Данаи шоколадом. Проклятая фольга! Громоподобный треск её плохо гармонировал с привычным гулом учебного процесса. В тот момент, когда лакомство лишилось обёртки, хмурый взгляд преподавателя возвестил, что до поборника школьной нравственности я, пожалуй, ещё не дозрел. К довершению, Вероника отказалась от угощения, слегка качнув головой. Но наградила любопытным взглядом. Потом ещё одним. Потом ещё.

Доминику с Вероникой трудно различить, но можно, присмотревшись. Первая чуть ироничнее, вторая — романтичнее. Первая увлекалась прозой, вторая стихами. Что, солнышко из параллельного мира, влечёт тебя? Пока размышлял, урок закончился. Можно стало говорить.

— Не любите шоколад?

— Не люблю угощений от незнакомых людей.

— Так в чём дело? Алексей Гладышев собственной персоной. А вы — Вероника?

— А я Вероника.

А где же Доминика, хотел спросить, но не успел. Какой-то нахал вырос перед нами.

— Этой сучке не шоколад, а вафлю надо.

В следующее мгновение возник тот самый момент, когда бытиё, по мнению Билли, опережает сознание. Цапнул парня за волосы, ткнул носом в стол и пихнул прочь. Он протаранил задом стеклянную дверцу шкафа и затих там с окровавленным лицом и бесконечно удивлённым взглядом. Впрочем, до начала урока он успел извлечь свою задницу из пробоины и даже унести её из кабинета. Девчонки, весьма сообразительные в таких делах, убрали осколки стекла и прикрыли искалеченный шкаф планшетами.

Урок прошёл в напряжённом перешёптывании и переглядывании.

На перемене класс перебрался в другой кабинет, ну, а ко мне подошли четверо. Нет, к нам подошли, так как ни на шаг не отходил от Вероники, пытаясь втереться в доверие, хотя она стала ещё более замкнутой после инцидента.

— Слышь, чувак, сам придёшь на толковище, или мы за тобой побегаем?

Видимо, не дотягивал мой внешний вид до преподавательской неприкосновенности.

— Сам приду. А куда?

— К трансформаторной будке за стадионом. Вот она знает.

Парламентёры удалились. Я к Веронике:

— Покажешь?

— Вас изобьют.

— Ну, это вряд ли. Скорее наоборот, но не хотелось бы. Впрочем, зовут на толковище — есть надежда договориться. И надежда решить твои проблемы.

— Мои проблемы оставьте мне.

— На это не надейся. Всевышний создал из ребра не женщину, а проблему для мужчины и обязал её решать.

— Вам для чего?

— У меня нюх на прекрасных девушек.

— И многих вы обнюхали?

Лукавинка заискрилась в печальных глазах. Что гнетёт, душа моя? Где сестрица единоутробная, Доминика? Неужто…? Не хочется думать о плохом, не время спрашивать — слишком слабенькие искорки в бездонной печали карих глаз.

Женщина — не только украшение любой кампании, но её совесть и порядочность.