Семь

– Ничего себе! Это как? – раскрыв рот от удивления, закричала девушка. – Эй! Опусти его!

Влад схватил руками столб, подтянулся, отцепился и слез на дорогу.

– Волонтёры… – повторил он. – Бесплатные рабы, – зло сказал парень.

– Почему? Добровольцы они, – поспорила Алина.

Влад сказал девушке:

– Знаешь, что, чувиха? У человека нет свободы воли. Даже если он что делает якобы по своему желанию, значит, кто-то или что-то подействовали на его сознание. Другой человек, существо… Вещества там, может…

– А любовь? А милосердие, доброта? Тоже не от самого человека? – нахмурилась Алина. – Девочка маленькая голодная мёрзнет. Нельзя быть чёрствым.

– Её съели уже, наверно, медведь или кабан, – сказал Влад.

– Дурак! – отрезала Алина.

Влад махнул руками и побежал по аллее.

Алина постояла немного, глядя ему вслед и заметила, что её сердце начало биться чаще. Она глубоко начала дышать, воздуха не хватало. Девушка обнаружила на асфальте мокрую визитку. Вероятно, выпала из кармана Влада, когда тот был на фонаре. Алина поддела её ногой и другой засунула в кроссовку.

В это время с площадки аттракционов, мимо которой проходила девушка, она услышала шум, крики взрослых и детей. Алина пригляделась и увидела: животные с карусели – кони, жирафы, бегемоты стали как будто живые, сбросили детей, вырвались с крутящегося помоста и поскакали кто куда по парку. Самолёты взлетели, лодки поплыли по траве, паровозик съехал с рельс и тоже помчался, гудя. Но самое удивительное и страшное было на колесе обозрения, называемом в народе «чёртово колесо». Оно начало крутиться быстрее. Те немногочисленные граждане, кто там был, успели спрыгнуть с низкого места. Колесо же покачалось, оторвалось и быстро, словно ракета, взлетело в небеса.

– Что за… галлюцинации сегодня? – проговорила Алина.

Она закрыла глаза, постояла так несколько секунд, потом открыла, посмотрела на аттракционы. Всё остановилось. Люди, взрослые и дети бежали оттуда.

Алина услышала всплеск воды. В Большой пруд упало «чёртово колесо».

Глава 3

Влад вышел из парка и начал переходить дорогу на перекрёстке, в центре которого высилась большая сосна. Она горделиво возвышалась над всем: домами, столбами, даже над парковыми соснами. Парень заметил, что дерево в его сторону махнуло ветками. Влад подумал, что она, наверно думает, что самый центр города. Как будто именно вокруг неё строился город. Хотя, конечно же, усмехнулся Влад, вокруг металлургических заводов. Влад даже пальцем погрозил дереву.

Внезапно, чуть не сбив Влада, мимо промчался автомобиль. «Лада» вишнёвого цвета на большой скорости врезалась в сосну.

В этот момент парень не испытал жалости или сочувствия. Только радость. Да, радость, что он, Влад, жив и здоров, а тот, кто в машине, возможно, нет. Парень не стал подходить, чтобы помочь. Даже не стал смотреть туда. Тихо пропел:

– Твоя вишнёвая «девятка»
Меня совсем с ума свела.
Твоя вишнёвая «девятка»
Покой мой напрочь отняла.

И быстрее зашагал домой, видя, как несколько человек побежали к месту аварии.

Какая разница, подумал парень, выживет этот человек или нет. Какая разница ему, Владу. Кто они? Родные? Близкие? Никто! Ноль! А что врезался – сам виноват… А он, Влад, тоже сам виноват? Эти Трое сказали, что по совокупности деяний всех людей происходят катаклизмы. И дети болеют, погибают…

Парень остановился. Повернулся, посмотрел назад. Махнул рукой и пошагал быстрее домой.

Влад жил с мамой, Раисой Викторовной, бывшей учительницей начальных классов. Квартира – типичная хрущёвка, не видевшая ремонта лет тридцать.

Отец его умер от болезней, приобретённых на ликвидации аварии Чернобыльской атомной станции. Умер на диване под большим портретом Ленина в резной раме, которого он боготворил. Картину эту так никто не снял, хотя мама безразлично относилась к вождю мирового пролетариата. Даже несмотря на то, что её крепкая крестьянская семья была раскулачена, как она рассказывала, деревенскими пьяницами, ставшими благодаря революции колхозной властью.

Влад не смог попрощаться с отцом. В час его смерти он был в областном городе, учился в техническом университете. Но мама рассказывала, что последние слова отца перед тем, как отойти в мир иной, – он ни о чём не жалел. Жил для людей и умирал с чистой совестью.

Влад тогда не понял его жертвенность. Да и теперь не принимал этого мировоззрения. Да, было счастливое советское детство. Влад помнил, что тогда было спокойней. Как говорили, была уверенность в завтрашнем дне. Но всё-таки, полагал парень, советских людей оболванивала пропаганда. Мол, только идеи светлого будущего человечества, жизнь при справедливом строе имеет ценность. Классовая борьба, революции – вот якобы, на что нужно потратить жизнь. И на работу в Чернобыль, в Припять отец поехал своему желанию, зная об опасности. Мать со слезами отговаривала. Но он был непреклонен.