Сельва умеет ждать

Спору нет, чистку, и чистку архитщательную, следовало провести, но нельзя же вовсе не учитывать человеческий фактор. Номенклатурный резерв все-таки не бездонная бочка, а люди не роботы. Они нервничают, и их можно понять. Трудно работать с полной отдачей, ежедневно ожидая в гости посланца из Центра с фронтальной проверкой и взводом «чикатил»…

Определенно, Тахви озверел за годы простоя.

Двадцать пять лет кряду он развлекался кропанием мемуаров и лелеял свои принципы, а теперь требует от государственных служащих соответствия.

Но люди-то всю эту четверть века работали, а не отсиживались в уютных карцерах Винницкого Федерального централа. У людей сложились определенные стереотипы…

И вот результат: вторая и третья папки битком набиты распечатками видеограмм с мест. Читать их невозможно. Проверенные, квалифицированные управленцы плачут навзрыд, умоляя хоть сколько-то унять взбесившегося обер-аудитора.

Скоро косяком пойдут рапорты об отставке.

Что тогда?

Даниэль Коршанский поджал губы.

А ничего. Отклонять. И продолжать ревизию.

Большой, рыхлый, красиво седовласый человек в темно-коричневой домашней блузе с бранденбурами открыл золотистую папиросницу, достал из дивно пахнущих глубин тоненькую золотистую же sigarrillo, повертел, понюхал, бросил обратно и со вздохом захлопнул изукрашенную резьбой шкатулку.

Вот и покурили.

Он давно уже запретил себе мечтать о затяжке. Дисциплина есть дисциплина. Но вовсе отказаться от наслаждения просто подержать курево в руках, ощутить краешками ноздрей слабенький, до одури манящий аромат — не мог и не хотел. Лейб-медикам пришлось смириться с этой прихотью…

Эмоции к черту. Тахви должен довести дело до конца.

И Тахви сделает это.

Иного не дано. А больше некому.

Слишком часто болел в последнее время господин Президент. Чересчур много рычагов выпущено из рук. Да что там! Если быть откровенным — а наедине с самим собою отчего бы и не позволить себе такую роскошь? — еще годик-другой, и с таким трудом возрожденная Федерация рухнет.

Если не принять меры.

Пухлые пальцы вертели и мучили уже почти открученную третью сверху пуговицу. Блеклые водянисто-голубые глаза замерли, впившись взглядом в висящий над камином портрет.

Официальный. Класса "А", категории «Для резиденций». Два с половиной метра в ширину, шесть в высоту. Монстр среди портретов, самой величиной своей оскорбляющий эстетическое достоинство любого порядочного человека. Помпезная гадость. Но ничего не поделаешь. Размеры загнанного в палисандровую раму чудища утверждены специальным постановлением правительства и ратифицированы Ассамблеей. Протестовать не приходится.

Парус, а не портрет. И человек, изображенный на парусе во весь рост, — не просто человек, а…

…Мы,
волею избравшего нас народа,
Его Высокопревосходительство,
Пожизненный Президент,
Верховный Главнокомандующий,
Координатор Федерального Кабинета Министров,
Первоприсутствующий Галактической Ассамблеи,
Милостию Господней всех святынь Попечитель,
Председатель Земного Шара,
Протектор Внешних Миров,
Четырежды Герой Галактики,
Спаситель человечества,
Восстановитель Федерации,
и прочая,
и прочая,
и прочая…

Вот кто изображен во весь рост на пятнадцати квадратных метрах парусной холстины.

Он сам.

Даниэль Александрович Коршанский, по прозвищу «Дед».

В пятнистом комбинезоне.

В десантных сапогах со шнуровкой.

Подтянутый.

Бронзово-загорелый.

Серебряно-седой.

Почти юный, как и определено декретом правительства «О некоторых мерах по дальнейшей объективизации отображения образа Его Высокопревосходительства средствами станковой живописи, зодчества и искусства макраме» от 14 августа 2357 года.

Помнится, он противился принятию этого документа, полагая его не отвечающим текущему моменту, но, оставшись в подавляющем меньшинстве, вынужден был уступить мнению Кабинета…

В левом виске пульсировала жилка, и это мешало.

Мысли путались, перескакивали с пятого на десятое, всплывали обрывки давних и недавних событий, тянулись к горизонту темные силуэты зданий, высились над ними крепостные стены гнедого кирпича, вспыхивали на солнце и падали вниз готические шпили, некрасиво опутанные колючей проволокой…

Там, на холсте, ему немногим больше сорока. Максимум пятьдесят. Он успел поседеть, но старость все еще представляется чем-то таким, чего никогда не случится. Во всяком случае, с ним, коммандант-генералом Даниэлем Коршанским. Таким был он к исходу Третьего Кризиса.

В ту осень, когда старый индеец, один из немногих спасенных узников киевского гетто, назвал командующего Особым корпусом Посылающим Вьюгу и предсказал: ты будешь вождем.

А потом грянул октябрь.