Сельва не любит чужих

И гость, понимая все, оказался неожиданно тактичен: деликатно кашлянул, привстал, явственно намекая на готовность и желание откланяться.

Впрочем…

Как ни худо было, дело следовало завершить.

– Ваши гарантии, милостивый государь?

– Мое слово, Ваше Превосходительство!

– Этого вполне достаточно. Мои гарантии?

– Ну что вы, Ваше Превосходительство! Впрочем… – бритоголовый бросил быстрый взгляд исподлобья, и по тугим щекам его пробежала едва уловимая дрожь. – Я, знаете ли, коллекционер. Страстный! Автографы, знаете ли… Так вот, – бережно прижав короткопалой ладонью к груди исписанные листки, он перешел на заговорщицкий шепот, – может, позволите мне забрать с собой бумажки, а?

– Хорошо, берите…

Вряд ли это разумно. Но Хозяина безмерно утомила торговля, и не было сил спорить.

– Все, милостивый государь. Вы свободны!

– Один момент, Ваш-ство, – шепоток сделался масляно-льстивым. – Ежели так, то, может, еще и подмахнете самолично? Ведь оно у нас как? Без росписи автографу – полцены…

Почуяв слабину, бритоголовый толстяк впился, как пиявка; он вязал подельника по рукам и по ногам, надежно, так, чтобы потом, в случае чего, не отмыться. Он не оставлял обратных путей и бы уверен: отказа не последует.

И он был прав.

– У вас есть перо?

– А как же! – гость торопливо извлек футляр.

– Подайте! Да побыстрее, милейший!

Так, капризно и свысока, обращаются к лакеям. Это был максимум того, что мог позволить себе хозяин кабинета в знак протеста, и посетитель стерпел бессильную издевку.

Сглотнул и замер, ожидая.

Большой рыхлый красиво-седовласый человек, страдальчески морщась, уложил поудобнее последний, на треть чистый лист, примерился, вздохнул, собираясь с силами, и аккуратно, стараясь не сбиться на каракули, начертал:

«К сему руку приложил – Я, ДАНИЭЛЬ КОРШАНСКИЙ».

Глава 1 Чужак на чужой тропе

1

ВАЛЬКИРИЯ. Сельва. Начало декабря 2382 года

– Атх! – рассек зыбкую тишину гортанный крик. – Ат'тах!

И тотчас по притаившимся зарослям стегнули пулеметные очереди, иссекая в клочья тяжелый темно-зеленый полог. Палили не очень умело, наобум, зато – не жалея патронов. Чем гуще, тем лучше, пуля найдет цель!

Зашлась злобным треском суматошная пальба.

И вековечный лес, живая, могучая сельва, глухо застонала в ответ, замычала, захрипела, словно бычок, забиваемый мясником-неумехой. Заметалась невидимая глазу живность, перепуганно загалдели птицы. Шальные кусочки горячего металла рвали их плоть, убивали, и что с того, если им, бестолковым, никто не желал зла?

Несмышленые гибли просто так, за компанию.

Охота шла на человека.

На последнего еще живого среди тех, кто выполз из блестящего шара, рухнувшего с Высоких Небес. На отродье демонов гаали, сосущих кровь у младенцев и желчь у стариков.

Так объяснили загонщикам, и они поверили, не сомневаясь ни на миг, ибо объясняли Высшие.

Они поверили, и потому ни единого шанса на спасение не оставалось у экипажа учебного космофрегата «Вычегда»…

Кто не успел уйти в заросли, тот умер.

Трое – у трапа спасательной капсулы, когда туземцы ни с того ни с сего, без предупреждений и объяснений, открыли беспорядочный огонь. Еще пятеро – на открытом пространстве, отделяющем капсулу от зарослей, в спину, на бегу, без всякой пощады. Кто-то, кажется Ли Ю, попытался залечь и отстреливаться. Тщетно. Две короткие очереди, взрыв – и взметнувшийся в небо шквал земли, травы и плоти поставил точку на безнадежной попытке сражаться в одиночку против сотни.

Кэпа пуля догнала за два шага до спасения.

Вот он, Кэп, совсем близко. Обнял худенькое одинокое деревце и медленно оползает на землю.

– Беги, парень, – отчетливо слышен хрип. – Беги…

Помочь, надо помочь! Последний живой рванулся было назад, к опушке, и тотчас рухнул наземь, спасаясь от разрезавшей воздух над головой очереди. Поздно! Там, у деревца, уже мелькают юркие фигурки в песочного цвета одежках, похожих на детские пижамки. Взлетают и опускаются тесаки…

– Беги-и… И-и-иииииииии!

Все. Прощай, Кэп.

Прощайте все, ребята. Ли Ю, и Василь, и Патрик, и Гиви, и Ольгерт Большой, и Ольгерт Маленький, и…

«Неужели я остался один?» – обожгла мысль. И тотчас, спасая от вспышки отчаяния, дикая боль пронзила левое плечо, словно раскаленное шило вошло в плоть, выметая до времени все и всяческие ненужные рассуждения.

Жалобно взвизгнув, человек побежал прочь, вперед, зажимая рану ладонью и прекратив до времени думать. Чтобы выжить сейчас, следовало стать животным, и он стал им. Поперся напролом, не глядя куда. Ноги не ошибутся. Лишь бы уйти! Уйти! Уйти во что бы то ни стало!

А вслед ему неслись выстрелы и злобно-растерянные вопли загонщиков, почуявших, что дичь может удрать. Охотники, обитатели безлесных равнин, боялись сельвы…

Безымянное, беспамятное животное, нелепо выглядящее в щегольском, хотя и успевшем испачкаться, комбинезоне космодесантника с шевронами выпускного курса и лейтенантскими петлицами, слепо ломилось сквозь кустарник.

«Жи-и-ииииииить!» – выла и вопила каждая клеточка тела.

А разум молчал, подчиняясь инстинкту.