Сельский священник

Поведение обвиняемого подтверждало легенду, сложившуюся в городе на основании догадок правосудия. Часто глаза его обращались к местам, где сидели дамы из высшего общества, которые наслаждались волнующими перипетиями этой подлинной драмы. Всякий раз, когда ясный, но непроницаемый взор этого человека пробегал по группе элегантных зрительниц, среди них начиналось бурное движение: каждая боялась показаться его сообщницей инквизиторскому оку обвинителей и суда. Тщетные усилия следствия получили теперь огласку, и все узнали, какие предосторожности принимал обвиняемый, чтобы обеспечить своему злодеянию полный успех.

За несколько месяцев до роковой ночи Жан-Франсуа раздобыл паспорт для выезда в Северную Америку. А если они хотели покинуть Францию, дама, очевидно, была замужем, — ведь бежать с девицей, казалось бы, незачем. Возможно, что и ограбление было задумано с тем, чтобы неизвестная могла потом жить в довольстве. Следствие не обнаружило в префектуре ни одной записи о выдаче американского паспорта на чье бы то ни было женское имя. На всякий случай были запрошены префектуры Парижа и соседних департаментов, но тщетно.

Все детали, выясняющиеся на суде, указывали на глубоко продуманный план, составленный выдающимся умом. Самые добродетельные лимузенские дамы приписывали непонятный в обычных обстоятельствах выбор легкой обуви для хождения по грязи и разрытой земле тем, что преступник выслеживал старика Пенгре, а самые серьезные мужчины с восторгом разъясняли, как полезны такие туфли, если хочешь бесшумно влезть в окно и тайно бродить по дому. Было совершенно ясно, что Жан-Франсуа и его возлюбленная (молодая, прекрасная, романтическая, — каждый рисовал в своем воображении восхитительный портрет) решили совершить подлог и вписать в паспорт: и его супруга.

Вечерами карточные партии во всех гостиных поминутно прерывались. Все игроки высказывали проницательные соображения, вспоминая, кто из женщин ездил в марте 1829 года в Париж, или прикидывая, кто из них мог явно или тайно готовиться к побегу.

Одним словом, Лимож наслаждался собственным процессом Фюальдеса [10], украшенным вдобавок неизвестной госпожой Мансон. Никогда ни один провинциальный город не становился добычей такого любопытства и возбуждения, как Лимож каждый вечер после заседания суда. В Лиможе бредили этим процессом, где все оборачивалось к вящей славе обвиняемого, чьи ответы — при передаче искусно сглаженные, расширенные и истолкованные — вызывали бурные споры. Когда один из присяжных спросил у Ташрона, почему он взял паспорт для отъезда в Америку, тот ответил, что собирался открыть там фарфоровую фабрику. Таким образом, не меняя способа защиты, он снова выгораживал свою сообщницу, давая понять, что совершил преступление лишь из нужды в деньгах, для выполнения своего честолюбивого замысла. В один из наиболее напряженных дней судоговорения друзья Вероники, которая чувствовала себя несколько лучше, собравшись вечером в ее гостиной, невольно принялись искать объяснения скромности преступника. Накануне врач рекомендовал Веронике совершить прогулку. Утром она, опираясь на руку матери, отправилась окольным путем в сельский домик Совиа и там немного отдохнула. После возвращения домой она решила не ложиться, а подождать прихода мужа, чтобы, как всегда, подать ему обед. Вот почему она не могла не услыхать спора своих друзей.

— Если бы жив был мой бедный отец, — сказала Вероника, — мы бы знали больше, а может быть, этот человек и не стал бы преступником... Но, мне кажется, вы все забрали себе в голову странную мысль. Вы считаете, что причиной преступления является любовь: тут я с вами согласна. Но почему вы думаете, что незнакомка замужем? Может быть, он любит молодую девушку, которую родители не желают отдавать за него?

— Рано или поздно несовершеннолетняя девица стала бы его женой законным путем, — ответил г-н де Гранвиль. — У Ташрона достаточно терпения, он мог бы честно наживать состояние, дожидаясь того момента, когда каждая девушка может выйти замуж против воли родителей.

— А я не знала, что такие браки возможны, — заметила г-жа Граслен. — Но как могло случиться, что ни у кого не возникло ни малейшего подозрения в городе, где все друг друга знают, где жизнь каждого соседа на виду? Ведь для того, чтобы любить друг друга, им нужно было по крайней мере видеться. А что думаете об этом вы, представители правосудия? — спросила она, пристально глядя в глаза прокурору.

— Мы все полагаем, что женщина принадлежит к мещанскому или коммерческому сословию.

— Вот уж не думаю, — возразила г-жа Граслен. — Женщинам этого круга недоступны такие высокие чувства.

Услыхав подобный ответ, все посмотрели на Веронику, ожидая, что она объяснит столь парадоксальное мнение.