Сельская учительница

— Спасибо, Григорий Тимофеевич, — поблагодарила Валентина.

— Да не за что… Я говорю, допускают сюда всяких… Порядка здесь нету, степенному человеку и заходить сюда неловко.

Валентине тоже не нравились танцы — пустая трата времени: орет радиола, топчутся пары, а те, кто стоит в роли зрителей, курят, грызут семечки, хохочут. Вот появился агроном Ветров — молодой симпатичный блондин, для солидности отрастивший пышные, ковыльного цвета, усы. Дымя папироской, он удивленно глядел на танцующих, будто не понимал, что они делают. К нему подпорхнули Аня Пегова и Люся Иващенко. Аня — веселая, говорливая, а Люся вела себя как-то странно: она смущалась, краснела и не поднимала глаз на Ветрова.

Многие парни под градусом, выпили для храбрости, и потому разговаривают громко, хохочут во весь голос, никого не стесняясь.

Таран подошел к Жене Кучумовой, и та, видимо, побоялась отказать, вышла с ним на круг. Ветров снял полушубок, подхватил Люсю Иващенко и, кажется, не очень-то прислушиваясь к музыке, танцевал. Девушка прильнула к нему, и ее лицо выражало такую восторженную радость, что Валентина удивилась: не влюбилась ли хорошенькая Люся в молодого агронома?

— Давайте потанцуем, Аня, — пригласила она.

— Давайте, Валентина Петровна, — согласилась та.

— Иващенко часто танцует с Ветровым?

— Нет, только сегодня. Это я подстроила.

— Зачем?

— Аркадий Тихонович нравится Люсе, — шепотом призналась Аня.

«Это заметно, это очень заметно… А Ветрову нравится Лиля, классический треугольник», — грустно подумала Валентина и вслух сказала:

— Зачем вы, Аня, ходите сюда?

— На людей посмотреть, себя показать.

— Вам интересно?

— Нет. Но больше пойти некуда.

Да, да, больше пойти некуда. По субботам и воскресеньям старшеклассники могут ходить на танцы и кружиться до десяти вечера, только до десяти. Если кто задержится и об этом узнает Марфа Степановна (а она обязательно узнает!), будет нагоняй и ученику и классному руководителю. До десяти на танцах делай что угодно. По всей вероятности, вот на таких танцах школьники приучаются курить, поругиваться, с запретным любопытством посматривать на девушек. Словом, танцы превращаются в ту пресловутую «улицу», на которую потом так часто кивают: испортила-де человека, погубила.

А на школьных дверях по вечерам и в воскресенье висит замок…

На танцы пришел Саша Голованов — принаряженный, чисто выбритый, надушенный. К нему сразу подбежала Настенька, встала рядом — счастливая, тревожно-улыбчивая.

— Лиля, дай ключ от библиотеки, пойду одеваться, — попросила Валентина.

— Уже уходишь? — удивилась Лиля. Она хотела задержать подругу, но махнула рукой — бесполезно, не удержишь.

На лестничной площадке Валентину догнал Саша Голованов.

— Лучшие танцоры только прибыли, а вы уходите, — с сожалением сказал он.

— Пока лучшие собирались, плохим надоело.

— Оставайтесь, Валентина Петровна, потанцуем, — упрашивал парень.

— Знаете, Саша, откровенно скажу вам — такие танцы возмущают меня и бесят. Если и дальше так пойдет, здесь появятся всякие рок-н-ролы, буги-вуги и прочая дрянь.

— Мы не допустим такой пошлятины.

— Допустите. Если допускаете курение, плоские шуточки, хулиганство, почему не быть другому? Будет! А вы, добру и злу внимая равнодушно, проходите мимо. Где-то я читала, что танцы — это праздник души. А что делается у нас? Подойдет подвыпивший «кавалер», пыхнет в лицо табачным дымом и потащит, именно потащит на круг… Это грубо, дико. И никому дела нет, словно так и надо. Я проведу беседу в классе и категорически запрещу ребятам ходить сюда на танцы.

Саша Голованов переступал с ноги на ногу, подавленно молчал. Он и сам бывал редким гостем на танцах: не хотелось видеть того, что порой творилось в фойе. Но так уж издавна повелось, что танцы были чем-то вроде приманки для сельской молодежи. Если, например, должна была состояться какая-нибудь лекция или демонстрировался полезный сельскохозяйственный фильм, в извещениях об этом говорилось: «После — танцы». Ребятишки, а может быть, и взрослые, добавляли к этим словам: «До упаду». Часто рядом с «танцами» пестрело: «Работает буфет». К «буфету» никто и никаких слов не добавлял, всем ясно: там выпить можно и закусить…

— Хозяйничает на танцах Таран, свои порядки устанавливает, он — всему голова, — продолжала Валентина.

Еле переводя дыхание, к ним подбежала Настенька Зайкина.

— Вот где ты, Саша… А я тебя ищу. Идем.

— Погоди, — отмахнулся он. — Я сейчас вышвырну этого Тарана! — Саша Голованов застучал каблуками по ступенькам.

Валентина и Настенька остались вдвоем на узкой лестничной площадке.

— Отстань от него, Майорова, — грозно и в то же время умоляюще-беспомощно сказала Настенька. Ее серые влажные глаза смотрели враждебно, подкрашенные губы нервно подрагивали.

— Настенька, поверь, я не пристаю к нему.

— Врешь, врешь! — шепотом выкрикивала девушка. — Опозорю я тебя, Майорова. Слышишь? Опозорю. Отстань от него. Слышишь? Отстань.