Секта-2

Квартира неприятно поразила Настю своей схожестью с аттракционом ужасов: вместо обоев и привычных шкафов – висящая клоками драпировка, ткань, сильно напоминающая мешковину, элементарно, без изысков, прибитая гвоздями к стене. Под ногами какой-то разнокалиберный мусор: Настя увидела спущенный детский мячик, куклу с оторванной головой; вскрикнула, когда нечаянно в полутьме наступила на крылатый скелет – судя по размеру, не то вороны, не то курицы, сразу было не понять, а спросить она не решилась. Вел грязный коридор в грязную же и довольно большую комнату, а вот как раз комната эта Насте если и не понравилась, то, во всяком случае, произвела впечатление, далекое от коридорного. Это был, вне всякого сомнения, кабинет. Судя по виду его, он вполне мог принадлежать серьезному ученому, исследователю-эзотерику, средневековому алхимику и был словно великолепно построенная декорация к «Фаусту» в постановке лондонского театра конца XIX века, которая, говорят, была настолько реалистична, что многие излишне впечатлительные дамы во время монологов Мефистофеля падали в обморок и позже рассказывали, что состояли в преступной интимной связи не то с духом, не то и вовсе не пойми с кем. Впрочем, пусть это остается на их совести, тем более что ничего сверхъестественного там, верно, и не было, кроме прекрасных, выполненных добрейшим художником декораций. Они же, не тронутые годами, словно перекочевали сюда, в московскую квартиру, преодолев время и расстояние, и дали приют этому странному, седому, белому, как юный арктический тюлень, старику. Уходили под потолок книжные стеллажи, и с первого взгляда невозможно было отыскать на них свободного места. Плотно стоящие корешки были подобраны один к одному с большим вкусом. В верхнем левом углу – футбольная «девятка» – обосновался дородный, на шестистах страницах, Блаженный Августин, за ним следовал Фома Аквинский, затем епископ Сицилийский Дактилиан, считавшийся в свое время чернокнижником и еретиком, – фигура в богословии весьма спорная, далее совсем уж еретик Джордано Бруно и откровенный чародей – Бенвенуто Челлини в двух томах. Увидела здесь Настя и невероятное количество книг на латыни, немецком, греческом, иврите – для этих был выделен целый стеллаж от пола до потолка, и книг, написанных справа налево, в этой комнате насчитывалось, наверное, не меньше тысячи. Здесь вообще почти не было литературы на родном великом и могучем, кроме разве что Бердяева, Флоренского, Питирима Сорокина, академика Вернадского, Булгакова – не того, который писатель, а другого, философа. Еще там были труды гениального академика Лосева и мечтателя Даниила Андреева с его «Розой Мира», открывающей свои лепестки лишь особо одаренным в определенном смысле индивидам. Все остальные тома были изданы на языках оригиналов и вместе составляли драгоценнейшую букинистическую коллекцию стоимостью во многие миллионы. Настя в таких вещах толк знала, недаром отец ее почти все свободное время уделял этому удивительному занятию – собирательству книг, свободно читал на трех языках и единственную дочь влюбил в книги, когда той не было еще и пяти.

Увидев, посреди какой пещеры с сокровищами она находится, Настя в восхищении замерла на одном месте и лишь медленно поворачивалась, будто девочка на шпильке в старинной музыкальной шкатулке, жадно пожирая глазами золоченые, тисненые, вышитые надписи на корешках сафьяновых, кожаных, картонных и прочих разнообразных переплетов. На время старик совсем перестал занимать ее, а он меж тем, пошумев чем-то в глубине кажущейся необъятной квартиры, вернулся назад, торжественно неся перед собой чудесный серебряный поднос и на нем все, что нужно для солидного, настоящего кофейного праздника сердца: кофейник источал мощный аромат свежайшей, по всей видимости кенийской, арабики, сливки, как им и полагается, были налиты в изящный серебряный кувшинчик, а не в дурацкие пластмассовые корытца, в крошечной вазочке темнела корица и палочки ванили, на блюдечке горкой лежал восхитительный и редкий нынче шоколад «Антон Берг», а в сахарнице ожидал своего соития с кофейной лавой тростниковый сахар в гранулах.

– Если я все еще могу пить кофе такой крепости, как этот, – заявил старичок, утвердив поднос на столе, для чего ему пришлось предварительно расчистить свободное место посреди книжного завала, – то я все еще весьма силен телесно. Что, впрочем, никакой не намек, а лишь просьба не относиться ко мне, как к тому самому животному, старому и больному, с коим вы меня сравнили полчаса назад. Прошу садиться.

Настя сделала первый глоток и уважительно кивнула. Да, действительно очень хороший кофе. Вряд ли получится отыскать такой еще где-то в Москве, кроме как за сумасшедшие деньги в местах, именующихся «бутиками» и открытых в расчете на простоватую, но при деньгах московскую публику куршевельского пошиба. Хотя, пожалуй, и в бутиках такого кофе нет – не тот уровень. Эти зерна словно обжарили вот только что, перед самым помолом. В общем, кто не любил, тот, как говорится, не поймет, а истинный ценитель воздаст должное.