Секта-2

Вот что на самом деле привело Йегошуа в этот край, вот что не давало ему повода и для минутного спокойствия: возможность действительно последовать за Моисеем и стать, подобно ему, вторым мессией, выведшим народ из рабства египетского, из империи, что, унаследовав пороки Атлантиды, тем самым обрекла себя на вымирание и гибель. Находясь все еще в самом начале великого своего духовного пути, он не знал и не мог знать до конца, что цель, казавшаяся ему столь существенной, делом всей жизни, на самом деле лишь малая часть той великой задачи, которую предстояло выполнить ему – юноше, бредущему сейчас по дороге в Гизу в небольшой компании единомышленников. Их путь лежал к подножиям пирамид, туда, где, незаметный даже для наблюдательного глаза, притаился крошечный, нескладный, лишенный всякой торжественности каменный дом, больше похожий на перевернутый короб, в котором кто-то удосужился прорубить дверь. Окон не было, ярчайшее освещение внутри давали сотни, тысячи восковых свечей, отражавшихся в бесчисленных зеркалах, и казалось, что нет предела пространству этого странного и безлюдного места. Вокруг ни души, непонятно, кто зажег свечи, кто ухаживал за этим домом, невозможно было уловить и малейший след или запах живого существа, его прошлого присутствия. Обычно на вещах, побывавших в обиходе, остается незримый отпечаток человеческого тепла, и вовсе не надо обладать особенными способностями, чтобы различить этот отпечаток. Словно животное, человек впитывает, улавливает запах и астральный след себе подобного, но здесь, сейчас, ничего такого и близко не было, словно свечи зажглись сами собой, словно невидимый дух опекал этот не похожий ни на что, невиданный прежде Шимоном, Фомой и присоединившимся к ним Иоанном зеркальный чертог, столь неказистый, незаметный снаружи и наполненный изнутри столь мрачным торжеством, столь явной погребальной печалью.

Йегошуа, стоило ему лишь завидеть дом без окон издалека, весь словно преобразился. Он ускорил шаг и заметно перегнал своих товарищей, а когда до дома осталось не более сотни метров, и вовсе перешел на бег и почти влетел в ожидающую их распахнутую дверь. Подоспевшие друзья увидели своего Шуки, лежащего на белом покрывале, имеющем сходство с саваном, окруженного пламенеющим светом, и от увиденного замерли, охваченные ужасом, предположив, что Шуки, расстроенный изменой ессеев, собрался покончить с жизнью. Но он внезапно заговорил, и голос его звучал не так, как прежде – по-детски, только проявляя первые следы подросткового баска, вдруг срывающегося в смешной фальцет. Голос Йегошуа стал усталым, старческим, и Фома с Шимоном могли поклясться, что слышали этот голос прежде. Более того, он был превосходно им знаком! Ну разумеется, и сомнений быть не могло, ведь это голос Кадиша, их покойного учителя!

– Заверните меня в покрывало, поднимите и несите к третьей, наименьшей пирамиде, – приказал Шуки не своим голосом. – Там найдете вход, внесете меня внутрь и оставите в темноте, одного. Сами же пойдите в ближайшую деревню и никому там не называйтесь, а наймите подходящее жилье и будьте там ровно сорок дней. В день же сороковой к восходу солнца придите за мной, вынесите на свет и разверните покрывало. Если не увидите на мне тлена и буду я лежать словно живой и спящий, то ждите поодаль. Если же явно будет вам, что умер я и тело мое стало трупом, то, не мешкая ни минуты, там же меня и заройте, ничем не пометив места. После расходитесь каждый, куда ему надобно, ибо смерть тела моего будет значить и смерть вашей надежды.