Секта

— Ну, она увивалась. Какая разница, если ты все равно с ней спал?

— Я с ней не спал, — вдохновенно солгал Саня, следя за мельканием солнечных бликов на потолке. — Мое сердце безраздельно принадлежало другой, а ум был занят нелегкой задачей, как незаметно пробраться в башню замка… На заре туманной юности я написал что-то вроде баллады. Подражательно и вообще вздор, но, клянусь, в своем воображении я видел тебя. Еще тогда, Лора, много лет назад.

— Прочитай.

— Слова я давно позабыл, а листок, на котором было записано, затерялся.

— Хоть что-нибудь помнишь?

— Только самое начало, — припоминая, он закусил губу. — Кажется, так: «О мой темнокудрый любовник! Садись на коня вороного! Как ветер, мчись к старому замку, найди моих братьев любезных. Пусть кличут надежную стражу, вассалов и храбрых, и верных, и скачут лесною дорогой на помощь к своей королеве…» Дальше не знаю.

— И этой королевой была я?

— Я узнал тебя с первого взгляда.

— Какая изысканная ложь!.. Но все равно, мой родной, спасибо тебе.

— Ты плачешь? — взволнованно спросил Саня, целуя влажные сияющие глаза. — Что случилось, любимая?

— Ничего не случилось, — Лора глубоко вздохнула, сглатывая так некстати подступившую горечь. — Не обращай внимания, — она уткнулась в его плечо, сбросив на пол сбившуюся в ногах простыню.

— Какие волшебные линии, — свободной рукой он провел по плавным извивам спины, задержав ладонь на последнем подъеме. — Я просто дурею, с ума схожу.

— Обводы?

— Обводы, обводы, — горячо шепнул он, ощутив, как в отдалении зарождается, вскипая радужной пеной, новый накат.

— Как у чайного клиппера?

— Как у чайного! Как у виолончели!

— Не бросай меня, Сандро! — выскользнув из-под его руки, она перевернулась на спину. — Не бро-сай…

— Да ты что! — встрепенулся он, приподнявшись на локте. — Как только такое могло прийти в голову… И тебе не стыдно?

— Стыдно, Санечка. Старая баба, а влюбилась, как кошка, и ничего не могу с собой поделать.

— Это ты-то старая? — он засмеялся, и этот его не к месту громкий и продолжительный смех мог бы показаться принужденным, если бы не звучала в нем неподдельная радость, густо замешанная на жалости и смутной тоске. — Ты юная круглозадая Афродита, выброшенная случайной волной на пустынный берег.

— Оставь в покое мой зад, коварный соблазнитель!.. Ты жуткий льстец и, ко всему прочему, ловелас. Знаешь?

— Понятия не имею. Гнусная клевета.

— Знаешь, знаешь… Ты хитрый.

— Я хитрый? Никогда за собой не замечал.

— И любострастный.

— Что это значит?

— Сам знаешь, не разыгрывай простачка… Мне очень хорошо с тобой, Саня! И страшно.

— И мне, любимая, тоже страшно. Это подарок судьбы. А любострастный — плохо или хорошо?

— Наверное, хорошо, если только со мной.

— С тобой, только с тобой.

— До сих пор не могу понять, как тебе удалось залезть ко мне в постель? Бочком, бочком, словно лещ под сетью. Как ты ухитрился?

— Сам не знаю. Повезло.

— Думаешь, я так легко к себе допускаю?

— Ничего я не думаю. У меня сердце чуть из груди не выскочило.

— Почему, хотелось бы знать?

— Так боялся.

— И чего же ты боялся? — Лора приникла губами к его груди и, медленно сползая книзу, осыпала легкими, почти некасаемыми поцелуями. — Чего же это он так боялся, трусишка?

— Всего.

— Всего он боялся, всего…

— Что не получится от волнения.

— И теперь боишься?

— Теперь не боюсь, — почувствовав, как сжалась ее рука, он задохнулся от блаженной истомы и нежности. Острые ноготки причиняли легкую боль.

— Попался?

— Ага, еще с того раза.

— То-то же. Смотри у меня, — потянув его на себя, она откинулась с тихим стоном и, разметав волосы по подушке, опустила веки.

Любовный лепет, когда слова значат так мало, не вмещая и крохотной доли всего того, что так и рвется наружу, смешался в торопливых объятиях, обретших вскоре выверенный и осмысленный ритм.

— Говори… Говори, — понукала она, отстукивая зубками. — Со мной нужно говорить… Ненавижу молчание.

— Моя прекрасная, — шептал он, не слыша себя и проникаясь дрожью ее направляющих пальцев.

В постели Лора называла все своими именами, но звучало это как-то по-особенному, обновленно и чисто, словно впервые было названо на еще безгрешной Земле.

— Какой ты сильный, Сандро, — опустошенно выдохнула она, прижимаясь всем телом. — Ты это нарочно?

— Нарочно, что?

— Тебе нравится, как я визжу, змей.

— Ужасно. Я прямо балдею.

— Балдей, балдей… У тебя было много женщин?

— До тебя — ни одной.

— Милый лжец! Врет и не краснеет.

— Каков вопрос, таков ответ.

— Ну скажи, сколько? Десять, двадцать, может, все сто? Неужели сто, Саня? — она сама не понимала, зачем затевает этот дурацкий разговор, уместный разве что наутро после выпускного бала. — Признавайся мерзавец! — колотила кулачками в его волосатую грудь и не могла сдержаться.

— А у тебя? — он расслабленно потянулся. — У тебя сколько?

— Что?! — она взметнулась и нависла над ним, тесно сдвинув колени. — Ну и нахал! Разве можно спрашивать женщину о подобных вещах?

— Не хочешь — не отвечай.

— А ты?

— Что я?

— Хочешь?

— Не хочу, потому что люблю тебя, дура. Люблю!.. А все остальное не имеет значения.