Вопреки ожиданиям и страхам Линдсей, столик, за который их посадили, оказался одним из лучших, и какой-то человек – она не сразу поняла, кто это, – человек с приятным глубоким голосом и несомненным французским акцентом произнес фразу «ваш обычный столик». Этот обычный столик был расположен в тихом, уютном углу. На белоснежной льняной скатерти стояли свечи и со вкусом подобранные цветы. Официант под присмотром доброжелательно улыбающегося седовласого мужчины открывал бутылку шампанского. Ей пришло в голову, что улыбающийся мужчина скорее всего и есть тот самый Фабиан.
– Весьма рекомендую, мистер Лассел, – говорил Фабиан. – Урожая семьдесят шестого. Я помню, вам оно понравилось.
Перед Линдсей появилось меню в кожаном переплете. Открыв его, она заметила, что там значатся три вида икры, омары, приготовленные пятью разными способами, но цены не указаны.
– Bon appetite, – сказал Фабиан, и Линдсей поняла, что этот человек ей очень нравится. Он удалился. Колин произнес гаэльский тост, который, по его словам, он услышал в Шотландии.
Линдсей отпила глоток шампанского, на вкус оно оказалось восхитительным, несравненно лучше, чем все, что ей когда-либо доводилось пробовать. Вспомнив о своем новом имидже, Линдсей сладким голосом спросила Колина, как он провел день.
– Отвратительно. Просто ужасно. Посмотрите, у меня до сих пор трясутся руки. – Он протянул ей руку.
Линдсей взяла его за руку и не обнаружила ничего особенного.
– Все в порядке. Совсем не дрожит. По крайней мере теперь.
– Правда? – В невинных голубых глазах мелькнула искорка смеха. – Это удивительно. Пощупайте пульс.
Линдсей нашла пульс и сосредоточенно нахмурилась.
– Учащенный, – объявила она наконец. – Явно учащенный.
– Я так и думал. Это злой гений во всем виноват.
В своей обычной непринужденной манере Колин стал развивать тему злого гения, а потом переключился на несносный характер Ника Хикса. Он был остроумен, но Линдсей слушала вполуха. В глубине ее сознания шевелились неясные подозрения, и она хотела их проверить. Это было не просто, потому что приходилось следить за тем, что говорил Колин, да еще решать, что выбрать из обширного меню.
Во-первых, в поведении Колина появилось что-то новое, она заметила это, когда он взял ее за руку. Однако, возможно, ее подозрения беспочвенны и навеяны разговором с Пикси. Во-вторых, его костюм. До этого дня она никогда не видела его в костюме, а эта великолепно сшитая тройка, темно-серая в тоненькую, едва различимую полоску, несомненно, относилась к разряду выдающихся произведений. Глядя на нее, становилось ясно, что имеют в виду англичане, когда говорят, что костюм «построен». Итак, костюм, выбор ресторана, прием, который был здесь ему оказан… Подозрения приобретали чудовищные размеры. Линдсей пришло в голову, что Колин Лассел может оказаться очень богат.
Хуже этого ничего не могло быть. Линдсей не любила богатых людей вообще и богатых мужчин в частности. Опыт подсказывал ей, что рано или поздно властность и бесчувственность, неизбежно сопутствующие богатству, вылезают из человека наружу. Почувствовав на себе взгляд Колина, она низко опустила голову, вглядываясь в меню. Мясо или рыба, флирт или дружеский интерес, богатый или обыкновенный?
– Не могу решить, – искренне пробормотала она.
– Ну, на икру здесь можно положиться, если вы, конечно, любите икру, – с дружеским участием посоветовал Колин. – Омар всегда великолепен. Тетя Эмили обожает омаров.
Перед Линдсей забрезжил выход – в обоих смыслах.
– Начну с омара, – сказала она. – Отварной, холодный. Потом, я думаю, морской язык. Прекрасный костюм, Колин. Это в честь тети Эмили?
– Разумеется, нет. Это в вашу честь. Рад, что он вам нравится. Я откопал его в одном лондонском магазинчике. Пожалуй, закажу то же, что и вы.
Коллин дал распоряжения официанту, бесшумно возникшему у его стула. Потом он открыл карту вин, больше похожую на том из собрания сочинений классика, быстро полистал страницы и сделал знак другому официанту, также возникшему будто из воздуха.
– У них есть отличное «Монтраше». Линдсей, вы любите «Монтраше»?
Линдсей, для которой алкоголь был просто алкоголем, чем-то вроде лекарства, предназначенного для успокоения нервов, вспомнила, что вроде бы она как-то раз пила вино с таким названием, и ей очень понравилось.
– Я люблю все совиньоны, – ответила она.
– О-о… – Колин смутился. – Это вообще-то белое бургундское, но если вы предпочитаете…
– Нет-нет, – поспешно проговорила она, – бургундское я тоже люблю. Я все люблю.
Колин улыбнулся.
– Пока мы займемся шампанским. Потом «Монтраше» семьдесят восьмого. К рыбе. – Официант ушел.
Колин взглянул на Линдсей со странным выражением.
– Думаю, лучше оставаться трезвым, – многозначительно сказал он.
– Да, – подтвердила Линдсей, все еще продолжавшая прикидывать, что в действительности мог означать безупречный костюм Колина. – После того ленча в Оксфорде я решила никогда больше не напиваться.
– И я тоже, – согласился Колин.
– Кажется, вас здесь знают?
– Немного. – Он встретил ее взгляд не дрогнув. – Это из-за тети Эмили. Это у нее любимое место.