Секс пополудни

Поначалу Андрианна была склонна соглашаться с мадам Партьер. Однако, когда школа переехала в Гштаадт, она почувствовала скуку оттого, что ничего не происходит. Глаза ее устали, и ей было интересно узнать, что думал обо всем этом Гаэтано. Иначе все это можно было бы назвать занятием любовью на расстоянии.

Андрианне так понравилось ее собственное определение, что она попросила Николь разузнать у своей мамы, что она думает об этом.

Николь только вздохнула:

— Я думаю, что мама сочтет твое определение вполне подходящим для меня, но ни к черту не годящимся для нее самой.

Николь сделала это замечание, находясь в несколько фривольном расположении духа. Андрианна так и не поняла, что же ей делать.

Разговор с Гаэтано произошел, когда Андрианна неудачно упала на лыжах. Она лежала на склоне горы, неловко подвернув под себя руку, пронзенную болью. Глаза ее были закрыты. Вдруг она услышала над собой голос. Открыв глаза, она увидела Гаэтано, который внимательно смотрел на нее.

— Очень болит, да?

Его слова потрясли ее. Он говорил так же, как ее приятели — англичане. Она же привыкла видеть в нем поэта или художника итальянского средневековья. Он и говорить должен был, как поэт. Например, произнести ей нараспев что-нибудь вроде: «Прекрасная леди, не думай о боли, а думай о днях прекрасных боле…»

И вот от своей мысли Андрианна, лежа в сугробе с подвернутой рукой, чуть не плача от боли, вдруг… рассмеялась. Рассмеялась на саму себя. Конечно, он говорит, как и все другие ребята в английской секции. Вдруг бы он заговорил как итальянский поэт средневековья! Она вскочила бы и побежала прочь во все лопатки, считая, что разговаривает с призраком! Главное же было не то, что он сказал, а то, как он это сделал. Голос Гая звучал, как музыка. Легкий итальянский акцент придавал лишь мягкость и певучесть его речи.

«Бархатные глаза, бархатный голос», — думала она, почти не ощущая боли.

— Можно терпеть, — произнесла она, как выдохнула, пытаясь предстать в его глазах отважной героиней, веселой, как будто ничего и не произошло. В конце концов, это было не менее романтично, чем флирт глазами.

Очевидно, Гай тоже так подумал. Он взял ее здоровую руку в перчатке, поднес к губам и прошептал:

— Не нужно казаться отважной, моя дорогая. Ты можешь плакать и не двигаться сколько захочешь. Главное, не двигайся, пока они не увидят, какая сладчайшая часть тебя сломана.

«Моя дорогая! Сладчайшая часть тебя!» Он на самом деле говорил, как поэт.

Андрианна пролежала в клинике пару дней. И персонал, и атмосфера в клинике были так же холодны, так же стерильны, так же полны всяческих запретов, как это, вероятно, бывает в женской тюрьме. Андрианна искренне обрадовалась, когда пришли навестить ее Пенни и Николь.

Пенни принесла ей бутылочку духов «Май син», опрыскала ими с ног до головы всю Андрианну и всю комнату, чтобы убить «спермицидные запахи».

— Это звучит просто ужасно! Что это значит?

— Так пахнет мазь, которой смазывают диафрагму. У тебя ее еще нет, но тебе придется ей обзавестись, коль скоро ты в коротких отношениях с Гаэтано Форенци. Я права, Николь?

— Обязательно! — Николь произнесла это так серьезно, что все трое закатились от смеха.

Николь принесла ей прозрачную сорочку, извлеченную из заветных запасов, и потребовала, чтобы Андрианна немедленно ее надела.

— Боже мой! Представь, сюда придет Гаэтано, умирая от желания увидеть тебя, и вот он видит тебя в этом! — Она с отвращением показала на казенную бесформенную сорочку. — У него пропадет всякое желание. Ты его просто оттолкнешь своим видом.

— Ты приехала из страны испорченных нравов! — запротестовала Андрианна, произнеся одну из любимых присказок Пенни. — Во-первых, он не придет сюда. Почему, собственно, ему приходить? Да и захочет ли он прийти? Почему ты думаешь, что он захочет? — Она с надеждой переводила взгляд с Николь на Пенни.

— Он обязательно захочет, потому что он в тебя безумно влюблен, — сказала Николь быстро и убежденно. Пенни стояла молча и внимательно смотрела на Андрианну — так внимательно и так долго, что Андрианна захотела придушить ее.

— Он обязательно придет, — объявила наконец Пенни. Они с Николь набросились на Андрианну, пытаясь стянуть с нее казенную сорочку и надеть французскую. За этой возней и застала их медсестра. Она выкинула из палаты обеих девушек вместе с прозрачной сорочкой.

— Больше никаких посетителей сегодня вечером! — сказала она, как отрезала, и выключила свет.

Не прошло и двадцати минут, как словно по мановению палочки появился Гаэтано. В темноте она не сразу его разглядела, но лишь услышала, что кто-то вошел. Ей подумалось, что, может быть, это Гаэтано. Когда он наклонился над ней, поцеловал ей веки, шею — она уже знала, что это он. Андрианна открыла глаза — и увидела Гая! Теперь уже она видела его лицо, его блестящие черные глаза. Она запустила пальцы здоровой руки в курчавую шевелюру, притянула его лицо, их губы встретились…

Когда они перестали целоваться, чтобы перевести дыхание, Андрианна пробормотала: