– Да, конечно. Очевидно, что связь через тот динамик была двусторонней. Нижний громкоговоритель служил для передачи записанной музыки. Мне показалось, будто записи домашние. Банальная пошлятина, уже набившая оскомину. Днем и ранним вечером ее можно было слушать, стоило только нажать кнопку. Верхний динамик молчал, пока они не включали его сами. Раздавался щелчок тумблера, и через несколько секунд мужчина – это всегда был только мужчина – начинал говорить. И однажды произошло нечто непредвиденное. Мужчина завел свою речь о том, что сейчас подадут пищу, а мне следует перейти в маленькую комнату, как вдруг его что-то прервало. И я услышал, как он произнес какие-то злые слова… Нет, скорее, раздраженные. Как возглас, когда вы отмахиваетесь от осы. И еще послышались звяканье и шелест. А вскоре и он продолжил говорить.
– Если бы вас попросили высказать догадку, что это, по вашему мнению, могло быть, сэр?
– По-моему, он что-то опрокинул. Кипу бумаги или какой-то стеклянный предмет. Что-то, лежавшее на его столе.
– Но сначала вы сказали, будто звон напоминал колокольчик.
– Теперь я не уверен на сто процентов.
– А других звуков никто из вас не слышал? Например, шум автотранспорта или самолетов?
Мужчины покачали головами. Потом Арчер добавил:
– Я только запомнил, что тарелки, на которых нам подавали еду, всегда были чистыми и теплыми. Приносили все на открытом подносе, а значит, кухня у них располагалась где-то рядом.
– И у вас не осталось никаких воспоминаний о том, как вас доставляли на место или увозили оттуда?
Но о проделанных путешествиях ни тот ни другой ничего не могли вспомнить. Этикетки с постельного белья осмотрительно срезали, и оно не имело особых примет. К трапезам подавались простые белые бумажные салфетки.
Когда они ушли, Буш снова прослушал запись разговора. Он не ожидал услышать от них ничего важного и не услышал. А потому разочарования не ощущал. В его работе необходимо держать эмоции в узде. Ни радости, ни огорчения, лишь трезвый анализ и сопоставление фактов. Дом – если это вообще был дом – мог находиться в одном из районов, где главным строительным материалом служил известняк. Помещение для похищенных людей располагалось в подвале. Причем в подвале немалых размеров или даже в системе подвалов. Что подразумевало значительные размеры дома. Шум транспорта или пролетавших самолетов неизбежно должен был слышаться, пусть отдаленно и по ночам. А если не слышался, это означало, что дом с подвалом находился где-то в сельской глуши. Ведь Торговцу ни к чему было бы привлекать к себе внимание соседей. Дом мог стоять на холме или высоко на склоне. Шелестящий звук. Ветер или все-таки упавшая на пол бумага? Звяканье или звон? Свалившееся со стола украшение или дребезжание оконного стекла?
Буш встал и принялся медленно расхаживать по комнате. Да, это будет сложное дело, работа на износ. Наверняка использовался микроавтобус торгового назначения и полностью закрытый. На угнанной машине можно было проехать, ничем не рискуя, несколько миль. А потом опасность многократно возрастала. Ему нужно будет снова свериться со своими картами и с разбивкой событий на отрезки по времени. Торговец направился к северу от Саутгемптона и на юго-восток от Хай-Уикома. Что, впрочем, ничего не означало. Торговец никогда бы не воспользовался прямым путем, но даже он не мог стать полностью независимым от факторов места, времени и расстояний. Тивертон находился в Девоне, а Крауборо – в Суссексе. Более чем в двухстах милях друг от друга.
Буш налил себе виски и стал размышлять о пере. Занесло сквозняком, когда дверь открыли, чтобы принести поднос с едой? Прилипло к подошве ботинка или каблуку туфли, а потом осталось в комнате похищенного? Попало туда непосредственно из кухни? Но в наши дни мало кто сам ощипывал птицу в собственной кухне. Хотя все возможно, если речь идет, допустим, о ферме. Естественно, Торговец обыскал мужчин, прежде чем отпустить. Найти и изъять ложку казалось логичным. Но перышко… Зачем забирать простое перо? Из принципа? Похищенных возвращали в том виде, в каком захватили? С ложкой все ясно. Она могла послужить уликой, навести на след. Но бурое перышко в дюйм длиной? Если бы оно ничего не означало, стал бы Торговец беспокоиться из-за него? Отсюда следовал вывод: он либо придерживался общего принципа, либо понимал, что перо может иметь значение… В руках опытного орнитолога, например. И где, черт возьми, Торговец разжился нитратом тиопентала и хлорпромазином? Кстати, если это было перо курицы, утки или индюшки, то пользы из него не извлек бы никто. Но допустим исключительный случай. Пусть перо принадлежало какой-то редкой или необычной птице, и тогда орнитолог сделал бы определенное заключение. Итак, Торговец был или человеком железных принципов, либо же он мог владеть или иным образом вступать в контакт с пернатыми, которых нельзя отнести к числу повсеместно распространенных.