Секреты крылатых слов и выражений[СИ]

Прошёлся, довольно потирая ладони, и легко сдёрнул с рук пленника ремни.

— Весь вечер с дурой–бабой лаялся. Заладила, старая, корень, да корень! Ужо кнутом её сегодня ожгу.

И стремительно повёл мужика к лестнице. У ступеней резко остановился.

— Завтра опять хозяйку пришлю. Ты мне смотри, цену не ломи.

— Осподи, — заблажил мужик. — Да, я…

Однако, Скуратов уже уходил в жаркий красноватый сумрак.

— Вот же бабская порода, — крутил головой он. — Хоть кол ей на голове теши…

УЙТИ С НОСОМ

Не так уж и давно это было. Пожаловал как–то к Господу нашему Голубь. Залетел на небеса, сел на облако и речь такую повёл.

— Так уж вышло Создатель, что существует между нами некая связь. Ведь Святой Дух на Землю под моим обличьем не просто так сходит.

— Продолжай, — говорит Господь. — Я слушаю.

— Оливковую ветвь Ною я на ковчег принёс. Вроде, как знак от тебя. В Библии упоминаюсь, как символ чистоты и духовности. На иконах отображён.

Создатель внимает, головой в знак согласия качает.

— Вот и подумал я, — продолжает Голубь, — не исполнишь ли ты мою просьбу? Даже не просьбу, а так пустяк.

— Какую же?

— Дело тут такое, — засуетился Голубь. — Живу я в городах. Питаюсь на площадях и помойках. Колбаска, хлебушек, кашка. А как на жуков–пауков охотиться я уж и забыл.

— И что же?

— Как что? Вместо того, что бы поесть спокойно, пищу клевать приходится. Та же крыса, как поглядишь, возьмёт корочку в лапу и точит себе спокойненько. А я часами клювом долблю, пока голова не отвалится. Я же понимаю, что орлу без клюва никак. Цапле, дятлу. Но мне–то мука такая зачем?

— Что ж, — задумался Господь, — может быть ты и прав.

И вмиг у Голубя вместо клюва нос и рот образовались.

— Ах, спасибо. Вот теперь заживу, — захлопал крыльями тот. Носом шмыгнул и зубами прищёлкнул.

— Ох, кошмар какой, — пригляделся к нему Создатель.

И обратно Голубю клюв вернул…

УМЫВАТЬ РУКИ

Этой ночью в Кремле опять было холодно. Владимир Ильич, раздражённо отбросил перо и подышал на руки, согревая пальцы. Писать было решительно невозможно. Он, поёживаясь, встал и, делая гимнастические взмахи руками, подошёл к окну. Луны не было и ледяная, чёрная Москва, окружающая Кремль, тонула в темноте. Ни звука, ни огонька, ни движения.

— Таятся? Или спят? — Ленин ногтем поскрёб иней на стекле.

Чуть скрипнула дверь и, шаркая ногами в обрезанных валенках, вошла Надежда Константиновна.

— Володенька, ужинать будешь? Я у коменданта холодной телятины взяла. Погреть?

— Господи, — Ильич, раздражённо посмотрел на неё, — разумеется, погреть. И, чаю. Чаю покрепче.

Снова присел к столу, придвинул стопку чистых листов.

— Бросай, бросай работать, — пропела Крупская, возясь с примусом. — Сейчас всё будет готово. Иди, умой руки.

— Наденька, я тысячу раз просил! — Владимир Ильич откинулся на стуле. — Не говори при мне это дурацкое «умой руки»! Лицо. Слышишь меня? Лицо умывают! А руки, ноги, спину… что там ещё? Всё остальное моют.

— Не сердись, — Крупская осторожно, двумя пальцами, перевернула кусок мяса на сковородке. — Папенька так дома всегда говорил.

Владимир Ильич вскочил, подошёл к книжному шкафу. Вытащил потрёпанное Евангелие. Полистал и, близоруко щурясь, прочитал из Матфея.

«Пилат, видя, что ничто не помогает, но смятение увеличивается, взял воды и УМЫЛ РУКИ перед народом».

— Вот именно, папенька, — Ленин повернулся к жене. Улыбнулся. Шутливо щёлкнул согнутым пальцем по лбу. — Нам бы только до весны дотянуть, Надежда Пилатовна.

ФИЛОСОФСКИЙ КАМЕНЬ

400‑е года до нашей эры вошли в историю Эллады, как время всеобщего благоденствия и, как следствие, «упадка греческого духа». Внешние враги были разбиты и отброшены от границ, рабы исправно пасли овец и поливали виноградники, нивы колосились, сады плодоносили. Исчезла необходимость идти за плугом, опоясав чресла мечом и думать о том, чем кормить завтра семью. Юноши стали снисходительно посматривать на военных, предпочитая профессию актёра, поэта или философа. И, если первые две требовали хоть каких–то способностей, то для последней было достаточно просто объявить себя мыслителем и наблюдателем. Как вы понимаете, диплома в те благословенные времена не требовалось.

Города, леса, горы и пляжи наводнили тысячи беззаботных мужей в несвежих туниках, занимающихся познанием мира, себя в этом мире и мира в себе самом.

Ни слова в простоте!

— Как попасть в храм Аполлона? — спросит, бывало, путник у встречного бородача.

— Смотря, какой смысл ты вкладываешь в эти слова, — последует ответ.

Тем не менее, те немногие, кто продолжал трудиться, подкармливали и жалели бродячих философов. Уже нельзя стало найти пещерки, бочки, старой лодки, что бы оттуда не торчали грязные пятки мыслителя.