Секреты крылатых слов и выражений [СИ]

Кто не знает легенды о бесстрашном Персее, который отсек мечом голову омерзительной Медузе Горгоне? Прекрасный юноша в крылатых сандалиях, и исчадие мрачного Аида. Согласитесь, приятно, когда герой красив и хорошо одет, а противник уродлив и живёт в какой–нибудь осклизлой пещере. Добавьте к этому, пленённую деву или благородную месть, плюс бой не на жизнь, а на смерть над воющей пучиной и завершите победой добра над злом. Что получится? Сказка! Сказка, а не старый добрый греческий миф, в котором нет хороших и плохих, добрых и злых, чёрного и белого…

Родителями Горгоны были брат и сестра. Её отец Форкий повелевал морскими штормами и бурями. Резвился в пенных волнах со своей сестрой Кето, прекрасноланитной богиней бездны, вплетал ей в волосы кораллы, дарил жемчужины и сам не заметил, как влюбился. Родившаяся у них дочь Горгона, затмила своей красотой мать. Была она столь хороша собой, что все обитатели моря были покорены ею. Сирены пели девушке песни, дельфины катали на спинах, нимфы нашёптывали на ночь сказки, а морские чудовища охраняли её сон. Сам бог морей Посейдон, был очарован этой красотой и немедленно изнасиловал Горгону в храме Афины. Потрясённая осквернением своего святилища Афина жестоко покарала Горгону. Отныне, вместо волос у девушки росли из головы ядовитые змеи, а взгляд убивал любого, посмотревшего ей в глаза. Обесчещенная, превратившаяся в чудовище страдалица поселилась на пустынном скалистом берегу, оплакивая и проклиная свою судьбу. Там–то её и нашёл красавец Персей и отрубил спящей девушке голову. Легенда гласит, что голова Горгоны, скатившись с плеч, упала в прибрежные водоросли, превратив их в кораллы…

В АПОГЕЕ

Иностранное, претенциозное и изящное словосочетание «В АПОГЕЕ» в начале прошлого века было также популярно, как и сегодня «В ШОКЕ».

— Этот бесстыдник, телеграфист Маньковский, меня весь вечер лорнировал. А в самом АПОГЕЕ ужина, подсел и всякие глупости принялся рассказывать…

В КАНОССУ ИДТИ

В начале 1076 года папа римский Григорий VII, укрепляя могущество Ватикана, запретил монархам назначать в своих государствах епископов.

— Что за бредни, — возмущался германский король Генрих IV. — На кой дьявол мне, скажем в Магдебурге, иметь епископом какую–нибудь церковную крысу, которая и меч–то в руках никогда не держала? Слуга господень должен и в седле крепко сидеть, и врагов уметь разить, и на пиру тысячу язычников перепивать. В моих землях монахи все один к одному, как мюнхенские колбаски, из луков стреляют, да копьями разят — залюбуешься. А псалмы крестьянам пусть монашки поют.

— В этой Германии не слуги церкви, а упыри, — нервно расхаживал перед экстренно созванным церковным собором папа. — Рожи красные, кулаки, что бочонки. Латыни ни один не знает, зато у каждого кинжал под сутаной.

И весной 1076 года папа проклял и отлучил от церкви Генриха IV. Король, сгоряча, немедленно собрал в Вормсе своих епископов и, в отместку, тоже отлучил Григория VII. Однако, видя растерянность своих вассалов, поразмыслил и отправился в Италию, испрашивать у папы прощения. Григория VII он застал в КАНОССЕ, гостившим у маркграфини Матильды. Три дня, босой и одетый лишь в рубище, стоял король у стен замка, добиваясь аудиенции, а папа, украдкой выглядывая из оконца, посмеивался и попивал тосканское. Лишь на четвёртые сутки, Генрих был допущен в зал, где его ждал Григорий VII. Король был милостиво прощён.

— Возвращайся домой, — покивал головой папа. — Впредь не греши и не ставь себя выше церкви. Кстати, я подписал новый указ о запрещении брачной жизни для священников. Будь любезен, послужи гонцом и отвези этот пергамент в Германию.

— Почту за честь, — низко склонился король и потупил взгляд, чтобы никто не заметил, как радостно блеснули его глаза…

— Безбрачие, это без баб, что ли? — изумился архиепископ Равеннский, когда Генрих IV передал ему папский указ. — Да я этого скопца своими руками удавлю.

— Дело это не моё, — притворно вздохнул король, — церковное. Но, как решите, так и поступим.

— На Рим, на Рим, — загудели епископы, звеня кольчугами.

В КИЛЬВАТЕРЕ ИДТИ

Бывает, выпьет молодой матрос лишнюю кружку в портовом кабаке, и давай хвастать. О рифах Огненной Земли, о зловещих штилях экватора, о ледяных волнах Гренландии, об экваториальных чудовищах. Стучит кулаком по столу, требует внимания собеседников, а то закатает рукав робы, и покажет следы от укуса австралийского иглозуба.

— А ходил ли ты, дружок, в кильватере? — не выдержит этой болтовни кто–нибудь из старых морских волков.

Сникнет хвастун, замолчит…