Секреты для посвященных

…В вагончик вошел здоровенный краснолицый парень, в руках у него была защитная каска, ярко-оранжевая — под цвет лица.

— Кто меня звал? Страхов я.

Вячеслав достал из карманчика на рубашке письмо, протянул его лесорубу:

— Вы писали?

— Чего? — Страхов удивленно выкатил глаза. Взял вчетверо сложенный листок заскорузлыми пальцами, привыкшими более к топорищу, нежели к шариковой ручке. — Что я, смурной, чтобы писать? Ни в коем разе… А о чем тут?

— О непорядках в леспромхозе. О том, что главный инженер Святский плохой руководитель, что пора бы избрать новое начальство, демократическим путем.

— Каким, каким? Демократическим?.. Слово-то такое я слыхал, но чтобы писать… — Он заглянул в письмо. — Вон тут какие буквы ровные, будто печатные. Мне бы так, — он завистливо причмокнул.

Вячеслав был растерян:

— Ну а вы сами что думаете?

— Об чем?

— О Святском… Нравится он вам?

— Это вы Клычева, бригадира, спросите. Он все знает. А мне пора. А то скинут нуль…

Он так торопился, что сиганул из вагончика на землю, минуя ступени. Вскоре после этого появился Олег Клычев, бригадир.

— Страхов, оказывается, не писал письма, — Вячеслав был растерян.

Клычев пожал плечами, обтянутыми красивой красно-синей клетчатой ковбойкой. На нем все было подчеркнуто модное, импортное — ковбойка, джинсы, полусапожки, пестрая кепка. Все это не очень-то вязалось с мужицким обликом Клычева. Но зато отличало его от рядовых членов бригады, одетых кто во что горазд.

— Страхов-то не писал. Где ему… Он слово «мама» не нарисует…

— Так кто же мог написать? Кому Святский встал поперек дороги.

— Да мне, например, — усмехнулся Клычев.

— Вам?

— Да… Мы на хозрасчете, на самоокупаемости. Перешли, кстати, первыми в леспромхозе. Что это значит? Как потопаем, так и полопаем. При Курашове, прежнем директоре, полторы нормы давали. А Святский мешает, простора не дает. Заработки упали. Народ недоволен, ворчит…

— Значит, в письме, по-вашему, все правда?

— А я его не читал.

— Вот прочтите.

Клычев быстро пробежал письмо глазами.

— Может, и не все так, как здесь описано, а только правда есть. Нет, вы не подумайте: я не писал. Жаловаться — не в моем характере! Если кто у меня на пути встает, я другие меры принимаю, — глаза Клычева сузились, под мягкой тканью ковбойки вспухли бугры мышц.

«Ну и здоров же», — подумал о нем Вячеслав.

— Вот тут Страхов сказал, что, если вовремя не приступит к работе, с него могут «скинуть нуль». Что это значит?

— У нас ведь бригадный подряд. Интерес свой блюдем строго. Опоздал на смену или пачку хлыстов сбросил не там, где надо, или еще что, отрезаем от месячной зарплаты один нолик справа…

— То есть?

— Скажем, заработал восемьсот, а получит восемьдесят. А остальные распределяем между теми, кто хорошо работал. Если еще напортачит, пусть пеняет на себя — получит уже не восемьдесят, а восемь рублей.

— И люди не ропщут?

Клычев обнажил в ухмылке крепкие зубы:

— А чего роптать, перестройка. Сами такой порядок одобрили. Теперь пусть терпят.

Вячеслав уходил с делянки в грохоте и лязге механизмов, в шуме падающих деревьев, в тревожном хрусте ломающихся ветвей. На душе у него было муторно. Не от того, что не удалось обнаружить автора письма, что письмо оказалось анонимное, а следовательно, по новым правилам, и вовсе не подлежало проверке… Может быть, неприятный осадок был вызван представшей его взору картиной расчетливо и споро истребляемого красавца леса? Или рассказом Клычева о жесткой системе наказания «нулем»? Усилием воли Вячеслав подавил сомнения: да, за халатность, небрежность нужно карать, иначе желаемого не достигнешь. Там, в вагончике, он спросил Клычева:

— А что, в бригаде Вяткина такие же высокие заработки?

Упоминание о сопернике вывело Клычева из себя.

— За них не беспокойтесь, — зло прищурился он. — Ложку мимо рта не пронесут. Только мы план лесозаготовок даем, а они на всякой ерунде ловчат заработать. Одной щепы целую гору навалили… Не ровён час, кто-нибудь окурок бросит, и все их заработки… — он оборвал речь на полуслове.

4

Вячеслав толкнул дверь конторы.

— Вы ко мне?

Главный инженер Сосновского леспромхоза Григорий Трофимович Святский повернулся в крутящемся кресле и остановил на вошедшем взгляд круглых, как у филина, глаз. Брови тонкими дужками поползли вверх, губы образовали сердечко, как будто сидящий за большим столом человек собирался послать прибывшему журналисту воздушный поцелуй.

Вячеслав представился, показал служебное удостоверение. Главный инженер долго и внимательно его разглядывал, как будто пытался оттуда вычитать, что за человек пожаловал к нему и чего можно от него ожидать. Потом Святский пожал Грачеву руку мягкой, податливой рукой и постучал в стену. Через минуту в кабинете появилась женщина, уже знакомая Вячеславу по первому посещению конторы. На этот раз у нее была перевязана пестрой тряпицей щека — болели зубы.

— Чтой-то ты, Капитолина… Могла бы платок надеть, — недовольный внешним видом подчиненной, сказал Святский. — Вот что… сообрази-ка нам чайку.