Секреты чеховского художественного текста

Поэтические штудии второй половины 1882 года не прошли бесследно для А.Чехонте, как и его обращение к серьезным, даже - драматическим сюжетам.

"Серьез" все активнее проникает в чеховскую ироничную, юмористическую прозу, становясь как бы ее "вторым дном".

В это время писатель создает немало текстов, в которых тропы используются подчеркнуто скупо и не играют существенной, концептуально значимой роли. "Пьян, как стелька", "падали, как мухи", "болталась, как тряпка" - такие сравнения-штампы вновь мелькают в его произведениях начала 1883 года.

Вместе с тем сохраняется, изредка проявляясь, тенденция к освежению штампа, в основном - путем размыкания его устойчивой свернутой формы, развития, обыгрывания заложенных в нем, но утративших новизну сопоставлений, качеств.

В шутливом рассказе "Отвергнутая любовь" (1883), описывая страдания и надежды "прекрасного гидальго", пылкого испанца, поющего серенады под окном возлюбленной, ироничный повествователь использует такие обороты: "Его песнь зажжет сердце неприступной, окно уступит напору маленькой ручки, послушной сердцу, и - дело в шляпе с широкими полями!" [С.2; 15].

Эти "широкие поля" возвращают буквальный, первоначальный смысл идиоме, заставляя читателя осознать условность приема, актуализируют его. И в то же время - снижают эффект контрастного соседства банальных, но выспренних метафор и фамильярно-прозаичного "дело в шляпе".

Стремление освежить штамп усматривается и в сравнении из рассказа "Исповедь" (1883): "Волки и страдающие диабетом не едят так, как они ели..." [С.2; 28]. Нетрудно обнаружить в основе оборота общеязыковую конструкцию "голодный, как волк", комично обыгранную попутным соотнесением серых хищников и больных диабетом - и тем и другим, по мнению героя-рассказчика, присущ незаурядный аппетит.

Меньшее впечатление производит не очень оригинальное, чисто количественное обновление другого штампа: "Я чувствовал себя на шестнадцатом небе(...)" [С.2; 26]. С.52

Но в том же рассказе находим индивидуально-авторское сравнение: "На душе было вольготно, хорошо, как у извозчика, которому по ошибке вместо двухгривенного золотой дали" [С.2; 26]. Сила этого оборота - в неожиданности открытия каких-то общих черт у весьма далеких друг от друга явлений.

И в "Исповеди", и "Отвергнутой любви", и в рассказе "На магнетическом сеансе" (1883) ощутимо присутствие того же единого подтекста: "все не то, чем кажется!"

Испанский "гидальго" никак не ожидал, что его "чудная, знойная" донна обругает певца за то, что он нарушает ее сон. И уж тем более он не ожидал такой двусмысленной угрозы: "Если вы не перестанете, милостивый государь, то я принуждена буду спать с городовым" [С.2; 16].

И читатель не ожидал от рассказа с подзаголовком "Перевод с испанского", что знойная донна заговорит языком современной ему дамочки, а своим грозным предостережением вернет его в Россию. И что последним будет слово "Протокол".

В "Исповеди" эффект неожиданности ослаблен, поскольку читателю с самого начала ясно, что любезность сослуживцев, знакомых и родственников новоиспеченного кассира имела сугубо материальный исток.

В рассказе "На магнетическом сеансе", уже своим названием отсылающем к проблеме иллюзий, крушение расхожих представлений превращается в цепную реакцию. Обманщиками, похоже, оказываются все.

Утрату иллюзий претерпевает и Макар Кузмич Блесткин из рассказа "В цирульне" (1883), что подчеркивалось первоначальным названием "Драма в цирульне".

Описывая убогое заведение, повествователь создает ряд выразительных тропов:

"Цирульня маленькая, узенькая, поганенькая. Бревенчатые стены оклеены обоями, напоминающими полинялую ямщицкую рубаху. Между тусклыми, слезоточивыми окнами - тонкая, скрипучая, тщедушная дверца, над нею позеленевший от сырости колокольчик, который вздрагивает и болезненно звенит сам, без всякой причины" [С.2; 35].

Опорные точки описания - необычное сравнение, а также олицетворения, выраженные глаголом и художественными определениями: "тщедушная дверца", колокольчик, "который вздрагивает и болезненно звенит".

Запоминается еще одно сравнение:

"У Эраста Иваныча половина головы выстрижена догола, и он похож на каторжника" [С.2; 37].

Трудно удержаться и не заметить, что такая мастерская работа с тропами предвещает гениальные чеховские находки более поздних лет. Готовились они здесь, в текстах, подавляющее большинство которых Чехов не включил в собрание сочинений. Данный рассказ вошел в марксовское издание с некоторыми изменениями, в том числе - с введением болезненно звенящего колокольчика, придающего произведению "другой эмоциональный колорит". С.53

Следует также подчеркнуть, что писатель счел контекст вполне способным усвоить это более позднее включение.

Чехов, конечно же, менялся, и довольно быстро.

В рассказе "Женщина без предрассудков" (1883), в ряду других не слишком выразительных тропов, привлекает внимание такое сравнение: "По спальной понесся и посыпался смех, похожий на истерический..." [С.2; 55]. Ничего необычного в нем нет, ни по форме, ни по содержанию, ни по функции в произведении.