Секретный узник. Повесть об Эрнсте Тельмане

- Вам туда, - тихо сказал один из конвоиров, приземистый, коротко остриженный, с острыми, торчащими как у волка ушами.

Большой человек ничего не ответил и, даже не взглянув на притихших, настороженных эсэсовцев, вошел под каменный свод.

Второй конвоир схватился за задний карман, мелькнул вспыхнувший светлой полоской пистолет, и, один за другим, три оглушительных выстрела хлестнули в ночи. Где-то вдали завыли сторожевые собаки.

Эсэсовцы повернулись и вошли в крематорий. За ними последовали и оба штатских. Медленно закрылась дверь. На дворе осталась только большая легковая машина, глухо урчащая невыключенным двигателем.

И тут раздался четвертый выстрел, приглушенный толщей каменных стен.

Старый заключенный Згода шестым чувством распознал тот самый выстрел в затылок, которым приканчивают человека.

Спустя некоторое время дверь отворилась, и во двор вышли оба нижних чина - унтер-фюреры Гофшульте и Отто.

- А знаешь ли ты, кто это был? - спросил, доставая сигареты, Гофшульте.

- Вождь коммунистов Тельман, - ответил Отто и дал ему огня.

Тут и убийцы в штатском вылезли под ночное небо, а вместе с ними лагерфюрер Густ, адъютант Шмидт и доктор Шидлауски.

Только Варнштедт и Штоппе остались в своей преисподней. Было слышно, как зазвенели стальные крюки запоров, когда фюреры крематория заперлись изнутри.

Штатские сели в машину, и она, стреляя из обеих выхлопных труб, задом выехала из ворот.

Двор опустел, и занемевший Згода пополз обратно к своей трубе. Последнее, что он услышал, было тяжелое шарканье кокса в патентованной печи солидной фирмы "Топф и сыновья".

На следующее утро, 18 августа 1944 года, Згода нашел в вычищенной из печи золе прогоревшие и оплавленные карманные часы. Зола была темная, с синеватым и желтым отливом, а не белая, как обычно, словно плесень из погреба. Значит, человека сожгли вместе с одеждой. Значит, так торопились, что некогда было даже раздеть.

Только пара мужских ботинок не пошла в печь. Утром черные эти ботинки еще стояли рядом с той темной кучуой золы.

Потом их унес унтер-фюрер Гофшульте...

Радио рейха. 28 а в г у с т а 1944 г о д а, 21 час.

Над имперской территорией ни одного вражеского боевого

соединения замечено не было.

Радио рейха. 14 с е н т я б р я 1944 г о д а, 20 часов 45

минут. Важное сообщение:

Во время англо-американского воздушного налета на окрестности

Веймара 28 а в г у с т а было сброшено много бомб и на

концентрационный лагерь Бухенвальд. Среди убитых заключенных

оказались, между прочим, бывшие депутаты рейхстага Тельман и

Брейтшейд.

Заявление министерства пропаганды:

В связи с воздушным налетом союзной авиации на концентрационный

лагерь Бухенвальд под Веймаром германское радио, в противовес

утверждениям противника, категорически заявляет, что союзные

авиачасти 24 а в г у с т а сбросили на лагерь около тысячи

фугасных и большое количество зажигательных бомб, устроив настоящую

кровавую баню для заключенных.

Глава 52

НАВСТРЕЧУ ГРОМУ

Выпавший за ночь снег прикрыл обезображенное последней бомбежкой лицо земли. Сгладились неглубокие воронки, потонули на время ржавые части всевозможных машин, уродливые осколки человеческого быта. Но унылая белизна бескрайней равнины оттенила и выпятила черные остовы сгоревших грузовиков вдоль дороги и язвы теплых еще пепелищ, на которых медленно таяли островки белого пуха.

Ирма брела под конвоем через снежное поле, подавшись вперед, то и дело оступаясь, проваливаясь в невидимые ямы. Она падала, и руки ее, не находя опоры, уходили в холодную, колючую, почти бесплотную пену. Путь до дороги казался ей нескончаемым. Тяжелые башмаки на деревянной подошве сползали с ног, застревали в липком, как мокрая глина, снегу. Не отдавая себе отчета в том, что делает, она скинула их и пошла в одних чулках. Холода не чувствовала. Напротив, набегающий изредка ветер лишь остужал горевшее лицо, холодил сухое, опаленное горло. Она жадно хватала раскрытым ртом, влажные дуновения и не могла надышаться. Волнами накатывала боль в животе и тут же подымалась тошнота. Тогда становилось еще жарче, и ни ветер, ни снег уже не спасали. Ирму пошатывало, и поле медленно колыхалось вокруг нее. Из мутной сывороточной его белизны черными пузырями выпрыгивали оскаленные лица. Разверстые в немом крике глотки в разных ракурсах наплывали вдруг на нее. Словно надвигающиеся поезда, стремительно росли нацеленные в переносицу подошвы...

Одутловатое, застывшее, как восковая маска, лицо надзирательницы Гудрун. Сладковато-противный горячий пар кухни. Как отвар подмороженной брюквы. Воспаленный дрожащий свет...

Эсэсовка была вдрызг пьяна. Ударом сапога она опрокинула стоящее перед Ирмой ведро с картофельными очистками.

- Встать! - И, наваливаясь тяжелым телом и дыша перегаром в лицо: Его повесили... Слышишь? Коммунистической собаки больше нет в живых... А ну, улыбайся, дрянь...

- Нет! - закричала Ирма, сразу все поняв, но не веря, не принимая.