Секретный фронт

— Спасибо, Денисов, — проговорил он наконец, еле разжимая губы, и, сделав два шага навстречу сержанту, обнял его, повторил признательно: Спасибо… — И, словно смущаясь своего чувства, овладел собой, сказал более твердым голосом: — Он заклинил мне автомат пулей… А с пистолетом долго не повоюешь. — Снова вся картина промелькнула перед его взором, страшная картина: медленно, осторожным шагом к нему приближалась смерть. Кабы не ты, Денисов, — промолвил он, страдальчески улыбнувшись, — то разве я… — Обвел рукой окружающий его мир, расслабленно опустился на землю, долго шарил в одном, другом кармане, отыскивая курево, не нашел, попросил у Денисова. Тот отрицательно покачал головой, и Кутай вспомнил, что сержант не курит. — Погляди, что там у него… Может, документы какие…

Убитый лежал вниз лицом, с подвернутой под живот рукой.

Денисов присел на корточки, с усилием приподнял начинавшее тяжелеть тело, вытащил полевую сумку, такими обычно снабжались немецкие офицеры штабной службы.

— На, отрежь. — Кутай протянул нож.

Денисов перерезал ремень, освободил сумку, подал ее лейтенанту.

— Что-то есть, — сказал Кутай, — разберутся, кому надо… Прислушался. — Кажется, наши. Ищут. Ракету далв…

Послышался второй выстрел ракетницы.

— Отозваться, товарищ лейтенант? — спросил Денисов.

— Отзовись!

Денисов дал две короткие очереди из автомата.

— Наверняка Сушняк. Больше некому…

Кутай, сцепив на коленях кисти рук, вслушивался в птичьи голоса. Лес расцветал под лучами солнца, перевалившего через горы. Ожили и заискрились травы, капли на черных ветвях. Только на теневых захолодях еще стелился туман.

Из-за густого подлеска появились пограничники в плащ-палатках.

— А мы вас шукаем, шукаем… — Сушняк увидел тело Капута, остановился. — Ну, доскакался. Куда их свозить? На чем?

— Подгоню машину, — сказал Денисов.

— Чащоба… — Старшина Сушняк снял фуражку.

— Не везде чащоба, — возразил Денисов, — есть росчисти, встречал огневища. Машина пройдет где прямо, где боком.

— Разве только боком… Кто его? — спросил старшина, указывая глазами на Капута.

Кутай кивнул на Денисова.

— Курить есть, старшина? — спросил он.

— Есть, товарищ лейтенант. Я людина запаслива. А запас на шее не висит и харчей не просит… — Он протянул мятую пачку. — Берите всю, у меня еще есть. Стрельнул у наших хлопцев, скажи на милость, польские…

— Разве? — Кутай невидящими глазами глянул на папироску, прикурил от зажигалки. — В Скумырде чего только не достанешь.

Он растянулся на мокрой траве, подложил под голову руки, глядя на деревья, на небо, жадно затянулся. Осень отряхивала последние листья.

— Так я пойду за машиной, товарищ лейтенант? — спросил Денисов.

— За машиной? — Кутай не отрывал взгляда от голубого, по-утреннему чистого неба. — Иди, конечно, иди…

Глава седьмая

Пока Кутай отсутствовал, Устя жила на заставе в новой для нее обстановке. Стандартные офицерские домики стояли неподалеку от казармы на расчищенной площадке спускающейся к речушке долины.

Утром Устя садилась возле домика, наблюдала, как занимаются на снарядах солдаты, бегают по кругу, слушала учебную стрельбу и, казалось ей, улавливала даже посвист пуль. Усте доставляло удовольствие наблюдать за хлопцами.

В первый же день она с присущей ей прямотой объявила товарищам своего Жорика, что «пришло время», и тут же отмела всякие намеки на свадебные церемонии.

— Не до пира. Угощайтесь, будь ласка, со своего котлового довольствия… Бандеровцев кончим, тогда и пир!

Квартировавший вместе с Зацепой молоденький, стеснительный лейтенант Стрелкин старательно причесывался после дежурства, следил за своими подворотничками, наводил блеск на голенища и, встречаясь в коридоре или кухоньке с Устей, робел.

— Прошу прощения, я не помешал вам, Устя?

— Ни, не помишав, товарищ Стрелкин.

— Извините нас за беспорядок, кухонька наша того, подкачала…

— Я тут сама почистила и помыла, товарищ Стрелкин. Дневальный поелозил веником туда-сюда, разогнал сор по углам… Пока я тут похозяйную, — обещала Устя, посмеиваясь, наблюдая за стеснительным лейтенантом.

— Может, вам чего нужно, вы приказывайте без стеснения.

— Треба тазик и мыла. Зацепа обещал, а больше ничего не треба. Харчи пока приносят, а нет, так я и сама схожу…

— Зачем же вам самой?

— Ладно, товарищ Стрелкин.

В первый же день она убрала комнату, вытрясла матрац, одеяла, просушила подушки. Холостяцкий запах солдатчины все же держался в комнате. Устя распахнула окна, вымыла стекла. Мелкие заботы отвлекали ее от угнетающих мыслей. Не всегда возвращались пограничники с операции живыми и невредимыми. Видела она и окостеневшие лица, губы, навсегда запечатанные смертью. Селяне боялись уронить слезу, боевые друзья, унося павших, смотрели на них сухими глазами: горю нельзя было прорываться наружу.