Секретарь обкома

— Потому что и полтора — это очень много. Это тоже потребовало немалых усилий. Но важно ведь удержаться на разумном пределе. Иной раз, чтобы не отстать от других, так и подмывает брякнуть что-нибудь, что выполнить тебе и не по силам. Надо удержаться, надо. Возможно, что Артамонову не давали покоя лавры южан, хлеборобов Кубани, Сибири, Украины. Там много передовиков, героев… Ну и вот, не учел чего-то. А чего именно?.. Того, что и почвы у нас не те, и солнце не то, и повышения урожайности, продуктивности всего сельского хозяйства мы, в нашей полосе страны, должны добиваться не рывками, не этакими фейерверками и фестивалями, а упорным, планомерным, кропотливым, не очень-то эффектным с виду трудом. У нас не получится так, как в черноземных областях: сунул в землю оглоблю — вырастет тарантас. Нам эту землю обрабатывать и обрабатывать, удобрять и удобрять, и не оглоблю сажать, а зерно, отборное, проверенное, высокоурожайное. Да, ухаживать за ним и ухаживать…

— Если мы с вами честные люди, Евгений Осипович, — сказал Залесский, — мы должны в это дело вмешаться.

— Мы и вмешаемся. Мы пойдем в наш обком. У нас в области тоже есть кандидат в члены ЦК. Мы пойдем к Василию Антоновичу и все, что видели, все, что слышали, расскажем ему. Согласны?

47

Ребят отправляли в разукрашенных флажками автобусах. Ребятишки тоже были принаряжены. Вокруг толпились беспокойные, шумные мамы, щедро раздававшие своим чадам всевозможнейшие наставления, среди которых были и такие: «Не подходи близко к коровам», «Не пей сырой воды» и даже: «Не смей есть землю». Все наставления начинались, конечно, с частицы «не». Что их чада должны делать, мамы не очень знали; но они отлично знали все, чего те не должны были делать.

Провожали своих Юриков, Славочек, Таточек и Диночек и папы, благо день был нерабочий — воскресенье. Папы стояли в сторонке, группками, курили, разговаривали, то и дело позабывая, с какой целью они собрались спозаранку возле комби-натовского детского садика. Лишь энергичные мамы нет-нет да и возвращали их к действительности. «Михаил! Ведь Славик уезжает, учти. Ты не увидишь его все лето. Может быть, обратишь хоть какое-нибудь внимание на ребенка?» — во всеуслышание говорила не без яда одна. Подойдя и толкнув плечом, другая шептала с грозным присвистом: «У Таточки полны глазки слез. А ты тут анекдотами развлекаешься. Стыдись!» Третья, не собиравшаяся идти в драматические актрисы, попросту подводила своего Вовика за ручку, говорила весело, нараспев: «А вот наш папка! Обними его, сыночек. Вот так, так, еще крепче. Мы с папкой к тебе будем часто-часто приезжать. Хочешь?»

Но черноокая могучая заведующая детским садиком была на этот счет — насчет частых приездов родителей — совсем иного мнения.

— Товарищи родители, — предупреждала она, — мы установим родительский день. Будет это раз или два в месяц, не чаще. Дети очень возбуждаются в такие дни, у них взвинчиваются нервы. Особенно, когда к одним приедут, к другим нет. Потом целую неделю приходится приводить их в себя. А кроме того, вы хоть и взрослые, а хуже маленьких. Непременно натащите всякой снеди. У ребят после ваших посещений животики болят. Пусть уж и они отдыхают, и вы отдохните без них. Ничего ни с кем не случится, можете быть спокойны. Едут самые лучшие няни, — вы их знаете. Едет доктор, Раиса Ивановна, вы ее знаете. Чего вам еще надо?

В стороне — и не с папами, и не с мамами, потому что он был одновременно и папой и мамой, — стоял Александр. Павлушка носился с ребятишками, а София Павловна то разговаривала с заведующей, то с врачом Раисой Ивановной, то с нянями. Александр был и доволен тем, что уедет это беспокойное существо, с которым он не мало повозился за прошедший год, и в то же время ему было грустно от мысли, что Павлушки не будет с ним целое лето. Год жизни внес большие изменения в Павлушкино сознание. Мало того что мальчишка вырос на целых девять сантиметров и что отмечено красным карандашом на косяке двери из столовой в кабинет, — он просто повзрослел, он знает буквы, умеет считать, он поет песни, рисует. Это уже совсем взрослый парнище. Его не надо вносить в автобус на руках. Он сам отлично взбирается по ступеням. У него даже свои вкусы начинают проявляться. София Павловна хотела повязать ему бант из широкой шелковой ленты. Категорически отказалря. Я, говорит, не девчонка. Вот так. И бархатные штаны не надену, — давайте синие трусики, как у октябрят.

— Здравствуйте, Александр Васильевич! — услышал он знакомый голос, и кто-то коснулся его руки. Конечно же это была она, Майя. — Я тоже встала пораньше, — сказала она. — Может быть, вам надо помочь, подумала. А я валяюсь в постели, как лентяйка.

Столько доброты было в голубых Майиных глазах, столько чего-то уже очень-очень близкого ему, узнанного, необходимого, что Александр схватил ее теплые, мягкие руки, крепко сжал их.

— Это очень хорошо, Майя, что вы пришли. Очень. Помогать не надо: Тут моя мама, видите? И вообще. Но все равно — хорошо, хорошо.