Секретарь обкома

Артамонов расхаживал по номеру на своих крепких, прочных ногах, внушительный, массив-, ный, шевелил черными бровями и ерошил седую плотную шевелюру, Глаза его светились живым, беспокойным огнем.

«У него Дело идет, — размышлял Василий Антонович. — Здорово оно идет у Артамонова. А у меня как? Идет ли? По-настоящему ли? Или так — аппарат функционирует? Сводки, ведомости, планы…» Припомнились недавние поездки по области, встречи с людьми в колхозах, в совхозах. От воспоминаний на душе теплело. Нет, все-таки что-то делается — какие могут быть сомнения! Не так, как хотелось бы, не с той интенсивностью, какая бы нужна, но делается, делается. Василий Антонович сожалел, что нет рядом с ним Лаврентьева, нет Сергеева. Вместе бы порадовались успеху доклада, словам секретаря ЦК, сказанным на прощание: «Передайте привет старгородцам. Бюро ЦК надеется, что они ещё себя покажут. Народ у вас боевой».

— Насчет импорта кадров… — сказал он, поддерживая разговор. — По-моему, мы уже миновали то время, когда надо было нажимать на импорт. На местах растут свои замечательные кадры.

— Я и не говорю, что их нет. Только сочетать это надо — рост и импорт. Для ускорения процесса. Помнишь, в свое время: и сами налаживали машиностроение, отечественное, и одновременно завозили станки, прокатные станы, оборудование из-за границы. Для ускорения. И кроме того, не вслух будь сказано и никому не в обиду, — в Москве, к примеру, творческие кадры покрепче, порешительней, чем, допустим, у меня, наши, доморощенные. Москвич напишет роман или повесть — шум на всю страну. У него размах, широкий горизонт. А наши ребята стараются-стараются, напишут, выйдет тысяч десять — пятнадцать экземпляров в областном издательстве, и потолок. Как в народе говорится: от яблоньки — яблочко, а от елки — шишка.

Официантка принесла заказанное, уселись за стол.

— Может быть, коньячку по стопке пропустим? — предложил Артамонов. Он вытащил из чемодана пузатую темную бутыль. — Вчера сходил в Столешников, купил пару таких. Французский.

Год назад Василий Антонович, по приглашению ЦК Французской компартии, ездил во Францию с партийной делегацией. Побывал в Бордо, в Шампани. Французские хозяева угощали гостей хорошими винами. Память о них ещё не выветрилась. Он порассматривал бутыль, прочел название фирмы.

— Не из лучших, — сказал. — Так, средненький коньячишко. Хорошие у них чертовски дорого стоят.

— Попробуем. — Артамонов достал из кармана нож со штопором.

— Не открывай, — остановил его Василий Антонович. — Свези домой лучше. Мне не хочется, да, говорят, и нельзя. Холестерину в крови много.

— Поменьше думай о болезнях. — Артамонов отставил бутылку. — Лечиться только начни, а там и конца этому не будет. Как часы… Хороши до первой починки.

— Да уж начал лечиться, — сказал Василий Антонович. — Вчера заехал в Сивцев Вражек, к глазнику. Дома не мог собраться. Тут собрался. Прописали очки. Хватит, говорят, сопротивляться. Все равно возраст свое возьмет.

— Сколько единиц-то определили тебе? — Плюс ноль семьдесят пять.

— Ну, у тебя ещё все в порядке! А я, когда работаю, уже плюс два с половиной ношу. Между прочим, учти, очень важно правильную оправу выбрать.

— Моя жена тоже говорила, что неудобная оправа переносицу утомляет.

— Я не о Том. — Артамонов улыбался. — От оправы очков во многом карьера зависит. Я знаю одного типа, который процветал только потому, что смолоду надел мощные роговые очищи в восьмигранной оправе. Как задумаются, кого выдвинуть на такое-то и на такое-то место, кого включить в такую-то и в такую-то комиссию, окинут мысленным взором кадры — и первым делом всем припоминаются эти внушительные очищи, а следом за ними и их хозяин. Включают молодца, выдвигают. Так и подымался вверх, что на лифте. Учитываешь? Очки в роговых, в крупных таких, оправах способствуют, я бы сказал, карьере на общественном поприще. В профсоюзах, в обществе по распространению знаний, во всяких подобных организациях. Очки в этакой аккуратненькой, металлической, золоченой оправке с тонкими дужками, — продвижению по ученой лестнице. Они, эти очки, так и называются: «профессорские».

— А партийным кадрам что пристало?

— Партийным? Им, брат, лучше всего без очков обходиться. Выступаешь, например, где-нибудь, — речь написал… Да, если и не написал, а только тезисы набросал… Хоть пропадай! В бумагу через очки хорошо смотришь, а в зал взглянешь — все в тумане. Стоишь на трибуне, одно только и делаешь: надеваешь их да снимаешь, надеваешь да снимаешь. Для партийных кадров — как очки наденешь, сразу вопросик возникает: а не пора ли товарищу на пенсию?

Они посмеялись. Артамонов сказал:

— И ещё есть сорт очков. Вроде «профессорских», но попроще, без золочения, железные, облезлые такие, перевязанные ниткой. Это признак старых заслуг. Революция, гражданская война, период восстановления…