Секретарь обкома

Она отправилась в кабинет Василия Антоновича, села за его стол, потрогала оба телефонных аппарата — городской и АТС обкома. Обкомовский был с белой кнопочкой, расположенной справа под никелированным диском для набора цифр. На столе, под стеклом, был разостлан большой лист с фамилиями и телефонными номерами абонентов АТС. Вот номер Василия Антоновича: 22–14, вот номер его приемной: 22–43; вот этот самый, домашний, который на столе: 44–13. Юлия вела пальцем по колонкам фамилий и цифр. Мелькнуло что-то знакомое: Сорокин! Обрадовалась на миг. Но тот Сорокин, которого знала Юлия, поэт, весельчак, организатор интересного, тот «В. Д.» — Володька, Владимир Дмитриевич, и живет он совсем не в Старгороде. А здешний — какой-то «Ш. В.». Ну, «В» — понятно. А «Ш»… Что это может означать? Шаман? Шамиль? Шатобриан?

И вдруг следом за этим удивительным Сорокиным Ш. В. Юлия углядела фамилию: Суходолов Н. А., и мелкими буковками в скобках: «Химкомбинат». Ну конечно же, Николай Александрович! Он здесь! У него были неприятности в Ленинграде, и Василий Антонович года три или четыре назад, ещё в бытность свою секретарем Старгородского горкома партии, перетащил Николая Александровича сюда, директором только-только вступавшего в строй химического комбината. Николай Александрович знает Юлию с девчонок, в Ленинграде он был постоянным гостем Денисовых. Это веселый, добрый человек. Он и выпить-закусить может, и погулять, и в театр сходить. Только ему теперь что же — лет пятьдесят пять, наверно? Давно Юлия его не видела. Может быть, стал угрюмым, деловым старичком, к которому и не подступись?..

Но другого выхода не было. Юлия набрала номер, стоявший против фамилии Суходолова.

— Суходолов слушает! — ответила трубка холодно и официально. Юлия молчала. — Алло! — громко сказал Суходолов. — Слушаю.

— Николай Александрович? Это вы? — голосом, в котором зазвенели колокольчики, заговорила Юлия. — А это я, Юлия, сестра Софии Павловны.

— Юленька! Здравствуйте, дорогая! Какими судьбами? Надолго ли к нам? Все такая же обворожительная? Я, по-честному говоря, когда последние годы приходил к вам, думал, что в вас влюблюсь. А? — Суходолов весело смеялся.

— Но ведь у вас жена. Очень строгая притом, Николай Александрович, Елена Никаноровна.

— Она уже старенькая. Не обиделась бы. Да, по-честному говоря, и я уже не молоденький. — Он сказал это иным тоном, с грустинкой; возможно, что даже вздохнул в трубку. — Ну вот так, — добавил, и Юлия поняла, что или пора кончать разговор, или заговорить о том, чтб ее интересует.

— Николай Александрович, — решилась она. — Мне нужна ваша помощь. Очень нужна. Но об этом лучше не по телефону. Лучше бы повидаться.

— Так я к вам вечером заеду, если хотите. Заодно Денисовых повидаю. Уже с месяц не встречались. Как они?

— Хорошо бы без Василия Антоновича и без Сони, — ответила Юлия. — Это мое личное.

— Как же тогда, а? — раздумывал вслух Суходолов. — Может быть, ко мне, на комбинат приедете? А может быть, вот что: давайте пообедаем часиков в пять вместе, а?

— Пожалуйста. Но где?

— Да в ресторане гостиницы «Интурист», Там более или менее ничего. Согласны? Ну, тогда ровно в шестнадцать пятьдесят, без десяти пять, значит, ждите меня… Вы город-то знаете? Ах, первый раз, первый раз!.. Да, да, да… Выйдите, значит, в это время из подъезда, и все. Подкачу…

Когда точно, минута в минуту — без десяти пять, подошла машина Суходолова, Юленька на противоположной стороне улицы заметила Александра. Александр держал Павлушку на руках и пережидал движение, чтобы перейти улицу. Она нырнула в отворенную Суходоловым дверцу.

— Вы что так, Юленька? Будто бежите от кого? — спросил Суходолов, усаживая Юлию рядом и пожав ее руку.

— Шурик идет с сыном. Не знаю, заметил меня или нет. Кажется, не заметил. Едемте скорей.

В ресторане в это время было тихо, спокойно. Оркестр играл только с восьми вечера. Устроились за столиком в углу. Суходолов назаказывал официантке закусок и блюд.

— Я голодная, — предупредила его Юлия.

— А как насчет выпивки?

— Грешница — люблю шампанское. Только если не кислое.

— Полусладкого, значит, бутылочку охладите, — распорядился Суходолов. — А мне, тоже грешнику, двести пятьдесят.

— Столичной? — Официантка бесстрастно Записывала в блокнот.

— Ага. Ее, зловредной. Как там родимый наш Ленинград поживает? — Юлия не успела ответить, он сказал: — Чертовски вы похорошели, я бы сформулировал — в силу вошли. — Он внимательно рассматривал ее. — На «ты» уже называть не могу. Вот история! «Юленька» — это ещё язык поворачивается, а «ты» — никак, Юлия Павловна.