Секретарь обкома

Александр отпросился у Булавина и, взяв такси, к двенадцати часам дня приехал в больницу. Было немножко неприятно оттого, что не он один явился за Майей. В больничном вестибюле ее ожидала старшая сестра, на которую очень походила и младшая — такая же беловолосая, голубоглазая, с тихим голосом, приветливая; но по вискам ее, надо лбом, в отличие от младшей, уже успела пройтись седина. Был тут и муж старшей сестры, розовощекий, моложавый майор с артиллерийскими знаками на погонах. Все трое встречались и прежде — то здесь, в вестибюле, то в палате, возле Майиной постели; поэтому поздоровались как старые знакомые, и, когда сестру Майи позвали для оформления выписки, у Александра с майором нашлась тема для разговора. Заговорили о взрывчатых веществах, над которыми работал майор. Тоже, дескать, химия и тоже всяческие неожиданности. Потом заговорили о ракетной технике, и ни тот, ни другой не заметили, когда в вестибюле появилась Майя.

Александр был вознагражден: поцеловав сестру, прикоснувшись к руке майора, Майя тотчас шагнула к нему и, не растеряйся он в этот миг, она бросилась бы, ему на шею, обняла бы его горячо и сильно. Но Александр на лету схватил ее руки, стиснул их и почувствовал, что от волнения бледнеет. Майя, конечно, краснела.

— Вот я и снова здоровая, — пропела она радостно, сияя озерной голубизной огромных глаз. — Но зачем вы беспокоились? Я бы и сама доехала до дому.

Этот вопрос: «зачем беспокоились?» был наивной, детской маскировкой истинных ее чувств. Он заменил собою радостный, счастливый возглас: как хорошо, что вы здесь, что моя новая жизнь начинается именно со встречи с вами, что, бросив все, вы приехали за мной, я этого никогда не забуду, это счастливейший день моей жизни.

У сестры Майи и у майора тоже было такси. По настоянию Александра его отпустили, уселись в то, на котором приехал Александр. Впереди, рядом с шофером, — майор, сзади остальные трое; Майя посерединке между сестрой и Александром. Майя все смотрела на него и улыбалась, улыбалась, показывая белые-белые ровные зубы. Никогда не крашенные губы ее большого рта и без того были достаточно ярки, молоды, раскрывались в каком-то необычном, красивом изгибе.

Он тоже смотрел на нее и думал: что это, почему он так рад этой девушке? Неужели только потому, что именно он был первым, кто пришел ей на помощь, что именно он разделил с ней смертельную опасность? Да, конечно, опасность сближает, — это правда. Минутная опасность дает иной раз возможность людям узнать друг друга лучше, чем годы спокойной безоблачной жизни. Но если это так, если дело лишь в разделенной опасности, то почему он всматривается и в эти изгибы губ, и в эти длинные светлые ресницы и почему ему ужасно хочется коснуться ее золотисто-белых волос, провести осторожно пальцем по еле заметным, поджившим шрамикам над бровью и возле рта?

Ах, не все ли равно: что и почему? Зачем, это самокопание, когда на душе так хорошо. Хорошо и хорошо — и это главное. И пусть бы всегда так было.

Но машина остановилась возле подъезда дома, где жили Майя, ее сестра и муж сестры, и надо было расставаться. Чтобы всегда было хорошо — так в жизни, явно, не бывает.

Загрустив, Александр стоял возле распахнутой дверцы машины и помогал выходить сначала Майе, затем ее сестре. Майор взял несложные вещички из багажника; Александру оставалось вновь сесть в машину, отправиться на завод, и на этом все будет кончено. Через несколько дней, когда истекут дни отдыха, определенные больничным листом, Майя явится в цех, займет место возле новых аппаратов, которыми заменили те, искалеченные взрывом, и пойдут ровные, нормальные трудовые будни. Вновь: «Здравствуйте», «До свидания», «Как поживает ваш малыш?».

Скрежеща по железу, внутри водосточной трубы с грохотом поезда пронеслись ледяные слитки и потоком сверкающих осколков выплеснулись на закапанный с крыши, оттаявший тротуар. Майю шатнуло к Александру; на миг, испуганная, она крепко ухватилась за рукав его пальто. Потом засмеялась:

— Ведь уже немножко весна, кажется! Сегодня двенадцатое марта?

— Да, — ответил Александр. — День свержения самодержавия в России.

— О, какой интересный день! Его будет легко запомнить. — Майя взглянула в глаза Александру. — Зайдемте к нам, Александр Васильевич. Ну на минутку.

— Хорошо, — согласился Александр, и они стали подыматься по лестнице на третий этаж.

Семья Майиной сестры жила тесно. В двух небольших комнатках располагались так: в одной из них, где был обеденный стол и буфет, стояла еще и тахта, которую на ночь превращали в постель. Здесь обитали майор и сестра Майи. В другой были три кровати: одна побольше и две поменьше. Здесь спали Майя и двое детишек сестры.