— За что? — удивился я. — За то, что не дал мне превратиться в бесчувственное полено? За то, что у меня до сих пор голые нервы торчат наружу, и я остро чувствую себя живым? За то, что я знаю, что на Земле есть моё место? Это был невыносимый отпуск. Я был в состоянии непрекращающегося катарсиса. Уходил в тундру и бродил по ней, с ужасом считая оставшиеся дни. А в последний день ушёл чёрт знает куда и начал писать первую книгу в своей жизни. Это ты, сентябрь, подарил мне эти сокровища. Я не знаю, как тебя благодарить. Ну вот, опять, как дитё малое, — я шмыгнул носом и повернулся к Октябрю.
— Это было больно. В тебе я усыпил нашу Дельку. 17 лет она прожила с нами, и мы бились за её жизнь до тех пор, пока врач не сказал: "Отпустите её. Она уже не выздоровеет. Вы только мучаете пса. Не будьте эгоистами". И я согласился. Жена с сестрой сидели под клиникой, а я держал Дели, пока ветеринар делал последний укол в её жизни. Я ревел белугой и пугал клиентов ветклиники, ждущих своей очереди в коридоре. А потом он вручил мне перемотанный скотчем пакет с телом моей собаки, и я в нарушение правил закопал её под грецким орехом в месте, откуда видно море. Я собрал все камни в округе, наваливая курган, чтобы другие собаки не выкопали мою девочку. Нам тогда было очень больно. Мы курили и не могли разговаривать друг с другом, потому что любое сказанное слово прорывало плотину, и мы опять начинали рыдать. А потом я получил в тебе Вид на жительство. Когда мы возвращались в Севастополь, не думали, что наше гражданство находится где-то в центре ФМСовской преисподней, и нам придётся пройти до него все круги бюрократического ада. Почти 4 года длилось это странное путешествие, но и оно закончилось. Кстати, свой новый паспорт я получил в тебе. Спасибо за это! На самом деле в тебе было много хорошего, просто горе почему-то лучше держится в памяти, чем радость.
Я повернулся к ноябрю. Бесцветному, невзрачному, в сером сюртуке, испещрённом пятнами так, что не поймёшь: то ли принт такой странный, то ли просто грязь.
— И тебе привет. Я живу сейчас в городе вечного тебя. Москва зимой — зрелище так себе, честно. Ну ничего-ничего, что ты так насупился? Климат такой. Зато в тебе случилось одно важное событие: я решил исполнить свою старую мечту и записался в автошколу. С этого момента закончился период затяжной депрессии и началась новая счастливая жизнь. Кажется: какая глупость: автошкола, что она могла изменить? А на деле изменила всё. Стала первым шагом, после которого я уже не останавливался. Знаешь, я сейчас иногда думаю: а что у меня раньше в жизни было, кроме работы? И удивляюсь, как я выживал тогда. Спасибо тебе за этот пинок под зад, дружище!
Я озадаченно посмотрел на утоптанный снег с краю с парой раздавленных окурков.
— Долго он пудрится… Ну ладно. Вернётся Декабрь, передайте ему: очень круто, что он даёт возможность коренным образом изменить свою жизнь. Не все этой возможностью пользуются, конечно, но это ж не его вина. Я тут 31 декабря съел сгоревшую бумажку с желанием. Как думаете, сбудется?
Месяцы загалдели:
— Даже не сомневайся!
— Конечно, сбудется!
— Главное верь!
— Всё в твоих руках.
Я помахал им руками:
— Спасибо вам, и с Новым Годом! Пора мне уже. Выход где?
Они ткнули в чащу за своими спинами.
— А далеко?
— Не заблудишься.
Я нырнул под деревья, морщась от сыплющегося за шиворот снега. Месяцы стояли у костра, удивлённо глядя мне в след.
— Странный он какой-то, — сказал Январь.
— Ага, — подхватил Октябрь. — Я думал, он меня грохнет на месте.
— Ты, — хмыкнул Март. — А мне чего ждать было? Или июнь вот. Вообще жесть.
Из-за ствола ели высунулся мордатый мужик. Сквозь толстый слой тонального крема предательски проступал фиолетовый фингал.
— Псст! — тихо шикнул он. — Ушёл?
Ноябрь укоризненно посмотрел на него:
— Ну ты молодец. Сам в лесу прятался, а нам тут отдувайся. Ушёл уже, выходи, трусло!
— Да блин у меня уже тональный крем заканчивается синяки замазывать. Нельзя ж перед людьми фонарями светить. Сильно лютовал?
— Не поверишь, — сказал Октябрь, — но зря прятался. Вообще без претензий.
— Да ладно, — не поверил Декабрь. — Я его личное дело читал. Мы там все отметились, мама не горюй.
— Хочешь верь, хочешь нет. Стоим целые, кафтаны не порваны, новых синяков, как видишь, нету.
Декабрь открыл рот возразить, что словом можно больнее, чем кулаком ударить, но сказать ничего не успел. Январь похлопал рукавицами:
— Вот что, братцы? А мне понравилось. Давайте ему этот год устроим вот вообще без проблем и бед. Совершенно. Просто интересно, что он в следующий раз нам скажет.
Январь выставил руку вперёд и одиннадцать рук легли на неё сверху. Все в деле.
— Ну что? Все оправились? Готовы? Декабрь, даже не думай! Наручниками к пню пристегну!
Он взял в руки братину, крикнул куда-то в тёмное небо: "Запускайте следующего!" и натянул на лицо дежурную улыбку.
Зашевелились лапы ели на дальнем краю поляны, из-под деревьев выбрался здоровенный мужик в шапке ушанке. Он остановился, отряхивая снег, и застыл. Злые глазки пробежались взглядом по стоящим у костра странно одетым людям.