Сейф

Чернущенко засмеялся:

— Потихоньку — терпеливо, значит, вдумчиво. А так — в темпе, Григорий Силыч!

— То-то. В семнадцать ноль-ноль мне в управление звонить.

— Я пригласил на беседу шофера директора фабрики...

— Костю? Начинай, я зайду — послушаю...

Однако ни Константин Яшкин, ни Наталья Огурцова не сказали ничего такого, за что можно было бы хоть мало-мальски ухватиться. Сами они, как возможные участники кражи, не «вписывались» ни в какую схему. Костя Яшкин — вчерашний десятиклассник, вырос в районном центре у всех на глазах, он такой же тихий, работящий, как его отец — мастер сапожной мастерской комбината бытового обслуживания. Член ВЛКСМ, дружинник. Огурцова — тоже здешняя, все ее знают, и она всех, шумливая, но добрая характером, отзывчивая, и муж у нее — председатель рабочкома совхоза «Доможиловский». Огурцова клялась-божилась, что никому не говорила о полученной в банке сумме, что деньги на ночь остались в сейфе... Однако говорила не говорила — и без ее слов многие знали, чуть ли не вся фабрика, что кассир ездила в банк. Подозревать, что пожар в конце рабочего дня был устроен злоумышленником специально, дабы сорвать выдачу денег, не приходилось. Пожарная инспекция установила: загорание возникло из-за халатной небрежности. Одна из работниц забыла выключить электроплитку, на которой разогревала клей...

— Послушай, Миша, — сказал Чухлов перебиравшему на столе бумаги Чернущенко, — ведь они безошибочно вышли на лаз, знали, где копать...

— По этой линии пощупать? Не мешает!

— А кто мог помнить о лазе?

— Бывший хозяин дома, во-первых...

— Эк куда хватил! Гундобин, что ль? Купец?

— Еще тот, кто когда-то щитом закладывал, землей засыпал...

— Это уже похоже на дело.

— Может, с фабричного завхоза начать?

— Попробуй, Миша. А лучше так... придет — вместе с ним ко мне.

V

Стрелки часов между тем показывали всего половину девятого. Утро было по-летнему пригожее, в ярком свете, без той обволакивающей тело знойной духоты, что накапливается к полудню. И что за жара стоит весь месяц! Поля вокруг Доможилова изнывают в сухом безветрии, лес до мшистой подстилки прокален солнцем: редкий гриб не успеет проклюнуться — уже червивый. В Чуваксине, где Чухлов еще вчера ночевал, жаловались: неделя-другая без дождя — урожая не видать. Зерно в хлебном колосе останется щуплым, легким, картошка будет мелкой, огурцов и помидоров вдоволь не есть... Снарядом бы встряхнуть, что ли, небесную канцелярию!

А горячие лучи с белого безоблачного неба начинают доставать сюда, в кабинет... Чухлов стянул с себя, повесил на пластмассовые плечики тужурку, отстегнул галстук, удобнее — надолго — расположился за столом. Денек разгорается, кроме главных дел, самого наипервейшего среди них на сегодня есть текущие, тоже обязательные.

Вот стопка новеньких, пахнущих клеем и краской паспортов — на подпись ему. Их вручат вечером шестнадцатилетним — в районном Доме культуры, на украшенной кумачом сцене, под торжественную музыку духового оркестра. Напутствовать ребят добрым словом придут ветераны труда, герои минувшей войны. Начальник паспортного стола и секретарь райкома комсомола — устроители мероприятия — просили, чтоб на этой праздничной церемонии непременно присутствовал и он, Чухлов, при полном параде, с орденами и медалями, тоже с продуманной или записанной на бумажку напутственной речью, поучающей и подбадривающей юных граждан государства, выросших на славной доможиловской земле... Грешно было б отказаться, перепоручить, допустим, заместителям. Они — и Сердюк, и замполит — молодые у него, военного пороху не нюхали, о тяжелых для Родины годах знают понаслышке, из книг да родительских воспоминаний, и хоть в чем-то другом башковитые, профессионально подготовленные товарищи — все же нужно им самим еще многое прочувствовать, выстрадать, чтоб когда-нибудь после могли они сказать верное, свое слово о жизни...

Правда, тут, он, Чухлов, пожалуй, опять лишку хватил! Так рассуждать — молодым, стало быть, место только во втором эшелоне, за сутулыми стариковскими спинами... А если объективно — не молодые ли опора всему? И эти, что смотрят сейчас на него с маленьких паспортных фотокарточек, завтра, потеснив уставших и заменяя выбывших из строя по другим неумолимым причинам, надежно займут ключевые позиции в жизни. Здесь, в отчем краю, в иных районах нашей обширной страны — пути не заказаны, светлые головы и крепкие руки всюду требуются! Диалектика... Разве не так, ваше ворчливое степенство?

Так, так...

И лица на карточках — знакомые сплошь; если кого из ребятишек толком не помнит — их родителей-то, можно считать, со всех сторон знает.

Витька Сучков... Ишь, чуб начесал, глаза «со значением» прищурил! Чем не отец? В батьку своего, баяниста, форсистый, и достанется кому из девушек — ну, поди, тоже наплачется она!.. А может и так, конечно, быть: вывеской в папу, по уму — не сравнить. Дай-то бог!

А это сынок линотиписта типографии Горельцева. Всеволод, Севка... Стихи пишет, печатает их в районной газете, поэтом, возможно, станет.