Сейф

— Завхоз мебельной фабрики явился, Суходольский... Тут он, Григорий Силыч, в коридоре ждет.

— Зови его, Миша.

Чернущенко приоткрыл дверь:

— Пожалуйста, Суходольский!

Фигурой завхоз фабрики был под стать капитану — такой же низенький, худощавый, с широким, как и у того, разворотом плеч, сильными на вид, с юности развитыми в труде руками. Только в облике Чернущенко зримо проглядывалось этакое горделивое достоинство, старший инспектор, чувствовалось, знает себе цену, уверен в своем нынешнем положении, в своей человеческой, если хотите, значительности... Суходольский же суетлив в движениях, глазки у него под выгоревшими белесыми бровями тревожные, вопрошающие, и, возможно, это не из-за подобострастия, угодничества — из-за желания как можно быстрее, безошибочнее уловить, чего от него хотят, как лучше выполнить предстоящую работу...

Он заметно нервничал и, не дождавшись, что скажет ему Чухлов, сам заговорил:

— Извиняюсь, конечно, но за что меня-то сюда? Товарищ Чухлов? Иль подозреваете? Да как можно!.. Я к этому делу... господи, что вы?!

Чухлов попросил его успокоиться, заверил, что у них нет никаких основании сомневаться в его добропорядочности, не вызывали (повестки-то не было) — пригласили для помощи.

— Это я готов, товарищи, это что могу — нарисую! Ах ты, господи... а я-то напереживался!

И понадобилось какое-то время, чтобы Суходольский освободился от своего прежнего напуганного состояния, взял в толк, чего от него тут хотят. Чухлов укоризненно взглянул на старшего инспектора: надо предупреждать людей, с какой целью зовут их в милицию. Чернущенко пожал плечами: кто же, мол, знал, что попадется такой. Глаза его смеялись.

— В каком же году, товарищ Суходольский, был заделан лаз в подвал? При вас это происходило?

— А как же! Позвольте задуматься... сейчас, сейчас... Ровно семь лет назад, об эту пору, летом. В тот год приступили к благоустройству территории, я только что из кладовщиков в завхозы был переведен. Ответственно подтверждаю!

— Хорошо. Почему же тогда было решено заделать лаз в подвал?

— Сейчас, сейчас... Ага! Туда, в подвал, весной, осенью, летом в дожди вода стекала. А это, знаете, сырость, запах, просто вонь, извиняюсь.

— Понятно. А кто были исполнители?

— Не уловил, о чем вы?

— Кто конкретно заделывал лаз? По фамилиям не назовете?

— Ага... Еще позвольте задуматься... сейчас, сейчас нарисую. Та-ак... Нет, давно было! Бессилен назвать, не ругайте. Не помню. Однако, помню, при этом случай произошел. В натуре! Рабочие, копая землю, нашли банку с царскими деньгами. Сотенными, четвертыми... Все тогда сбежались, разглядывали. Купца Гундобина, видно, денежки иль конторщика его...

— Только бумажные? А монет, золотых допустим, в банке не имелось?

— Ответственно подтверждаю: только бумажные! Сам видел, щупал, извиняюсь... Да их потом в наш музей отдали, там, вероятно, по сей день хранятся...

— А все же кто эти рабочие были — никак не припоминаете?

— Напрягаюсь, товарищ Чухлов... но нет! Вышибло! Если б это вчера — семь лет назад! Не обижайтесь...

— Скажите, а после... или вот совсем на днях... никто не интересовался месторасположением лаза, не спрашивал у вас о нем? Так, между делом, возможно...

— Нет...

— Что ж, спасибо, товарищ Суходольский, за разъяснения. Надеюсь, вы не будете...

— Что вы, что вы! Ни-ко-му! Как можно!

Он не вышел из кабинета — вылетел.

— Конечно, — говорил Чухлов капитану, — эта ниточка... как бы ее поименовать?.. условна очень! Про наличие лаза десятки людей осведомлены были, кроме тех, кто закапывал его... Однако не мешает дотянуть ниточку до конца. У нас кто краеведческим музеем владеет? Старик Шевардин? Пошли кого-нибудь к нему, пусть посмотрят те гундобинские деньги, поговорят... А что если старик не забыл, кто тогда банку выкопал?

— Будет сделано, Григорий Силыч. Хотя...

— Сам вижу это «хотя»! А проверить обязаны.

— Десятый час, Григорий Силыч.

— Не напоминай, Миша, вижу! Как твои «моряки»?

— Из семи четверо осталось. Трое с надежными алиби.

— Действуй дальше.

— Есть, Григорий Силыч!

Не успела за Чернущенко дверь закрыться — младший сержант Дрыганов возник в ней:

— Разрешите, товарищ майор?

— Входи!

— Разрешите обратиться по личному вопросу, товарищ майор!

— По личному... выбрал времечко! Ладно, садись, выкладывай.

— А мне, собственно, нечего... Вот мое заявление, товарищ майор.

— Сейчас прочитаем... Садись, садись!

Аркаша Дрыганов примостился на краешке стула, и чем дольше начальник смотрел на поданный им листок бумаги, тем гуще краска заливала прыщеватое лицо младшего сержанта. Беззащитность, отчаянная решимость, надежда, что будет понят, — все было в этот миг в его глазах.

— Значит, прошу... или как тут?.. убедительно прошу направить на учебу в Московскую специальную среднюю школу милиции?

— Так точно, товарищ майор.

— Мы ж говорили с тобой на эту тему...

— Я помню, товарищ майор.

— Говорили, что направление заслужить надо. Примерной службой... и так далее.

— Стараюсь.

— А не всегда у тебя нормально получается, так?

Аркаша пожал плечами.

— Не всегда, товарищ младший сержант... правильно?

Аркаша молчал.