Седьмой Змей (ЛП)

Тарса приступил к процедурам по сохранению прогеноидов, извлеченных из павших воинов. Каждая смерть была болезненным ударом по «Сизифею». Их было не так много, чтобы легко сносить подобные потери.

Годы, проведенные в сражениях на периферии этой войны, сказались на и без того ослабленном экипаже ударного крейсера. Им дорого пришлось заплатить за путешествие в варп-шторм вслед за Фениксийцем и Железным Владыкой.

Как и за побег оттуда.

У них оставалось всего лишь сорок два воина, а материальные запасы стремительно сокращались, и близилось время, когда оставаться в дебрях космоса будет уже невозможно. Тарса знал: скоро кому-то придется убеждать Кадма Тиро, что пора возвращаться в Империум.

Он вздохнул, понимая, что этим кем-то должен стать он. Шарроукин был Гвардейцем Ворона до мозга костей и любил этот вид войны. Он никогда ничего подобного не предложит. А в Железном Десятом никто не сможет отбросить гордость и признаться, что невозможно уже продолжать эту партизанскую кампанию.

— Я наблюдал такое же поведение у пирогавиалов, — сообщил Тарса безмолвному гробу, стерилизуя внутреннюю часть редуктора и пломбируя цилиндрические резервуары для проб.

— Это ящеры, обитающие в лаве кратеров в ноктюрнских вулканах и склонные яростно защищать свою территорию, — уточнил он.

Тарса переступил через шипящие кабели на палубе и сел рядом с контейнером Брантана. Положив руку на стекло, он продолжил:

— Когда землетрясение или очередное извержение лавы сталкивает двух ящеров в конкурентной борьбе за норы, они не прекращают драться, пока один из них не погибнет.

Он вздохнул.

— С точки зрения эволюции, это — самоубийственное и явно бессмысленное поведение, но они продолжают это делать, словно это зашито в их рептильих мозгах, и они не могут измениться. Я помню, как в канун своего вступления в легион поднялся к огням горы Кагуцучи и увидел драку двух таких животных. Зрелище было невероятным, Ульрах: два монстра, покрытых базальтовой чешуей, разрывали друг друга из-за лавового озерца, едва способного вместить одного из них. И тем не менее они за него сражались.

Я наблюдал за их боем, и эта бездумная трата жизни наполняла меня горечью. Зачем сражаться именно за это озеро, когда поблизости множество других? Но что еще оставалось ящерам, не понимавшим этого? В конечном итоге окровавленный победитель недолго пожинал плоды своей победы. Из магматического канала в верхней части кальдеры появился третий монстр и сожрал его. Если в этом и есть урок, то состоит он в том, как топорны, расточительны, неуклюжи, низки и ужасно жестоки дела природы[16], определяющие все живое.

Тарса повесил голову и сказал:

— Эх, простите, капитан Брантан. Воспоминания о Ноктюрне погружают меня в меланхолию. Я скучаю по коричневому небу родного мира и по яростным ветрам, что гуляют среди черных гор.

Он посмотрел на мерцающий лед, сковывавший контейнер, и ему показалось, что он увидел собственное отражение. Он моргнул. Легионер-Саламандр во льду сидел перед золотым гробом, в головах которого горел мемориальный огонь.

Тарса резко встал; его сердце колотилось.

Он окинул гробницу взглядом.

Никого.

— Просто отражение исказилось, — сказал он. — Вот и все.

Однако на мгновение ему показалось, что он услышал вдалеке тихий удар сердца.

Он положил руку на покрытое льдом стекло контейнера, вдруг полный странной уверенности.

— Вулкан жив, — сказал он.

Глава 3 Не одни / Перекрестный огонь / Сын Медузы

Лишь слабый свет от звезд озарял залитую кровью палубу на мостике «Зета Моргельда», напоминая фратеру Таматике о том, как далеко же их забросило. Мертвая поверхность последней, расположенной на самом краю системы планеты тускло светилась отраженным солнечным светом. А сияние далеких систем за дымчатым облаком Оорта уже успело состариться на десятки тысяч лет.

Он сидел в кресле рулевого, окруженный слабым свечением от голографической карты подсектора, медленно вращавшейся перед ним. Септ Тоик собирал остатки топлива и конденсаторов внизу, в машинном отделении, поэтому от серворанца Таматики к открытой панели под бортовым когитатором бежали силовые кабели.

Корабль Альфа-легиона превратился в большой кусок холодного металла, висящий в пустоте.

Скоро от него не останется и этого.

Под призрачным светом карты грубые, отмеченные временем черты Таматики отбрасывали резкие тени, а живой взгляд метался по трехмерной схеме, усеянной астрономическими символами.

— Фратер, — раздался в воксе шлема голос Кадма Тиро. — Вы с Тоиком закончили?

Таматика откинулся на спинку кресла, и подвижные конечности серворанца скрипнули, вслед за ним меняя положение. Красный плащ всколыхнулся от струй выпущенного ими газа.

— Капитан, вы ведь осознаете, что запрограммировать курс так, чтобы «Моргельд» в конце его гарантированно сгорела в солнце, не проще, чем продеть в иголку канат?

— Просто разверни ее в нужном направлении и включи чертовы двигатели.