— Нарвался сегодня один, — проговорил лейтенант, принимая из рук жены тарелку с заново разогретым ужином, — не пойму таких, образованные, кажется, люди. На вид вполне приличный гражданин. Чего дергается?
— Осточертели мне твои образованные и необразованные! Едва дождались с дежурства. Другие живут себе, ничего не знают, без всякой форменки. Как только пожелается. А нам с тобой и по праздникам целоваться некогда. Больше всех надо.
— Кто-то ж должен…
И, слушая по радио музыку и стихи, пока стелила постель жена, стараясь перебить музыкой навязший в ушах хамеж и брань разгулявшихся молодчиков, лейтенант продолжал думать, что вот, наверно, музыка и все прочее красивое существует для того, чтобы решать загадки встревоженных душ, сообразовывать огромный океан человеческих судеб, который не обхватить никакими служебными колесиками, и что без этой человечности не проживешь и жизнь станет пустой, никчемной, сплошной суматохой с приевшимися, избитыми глаголами: отхватить, оторвать, провернуть, прошвырнуться…
«Что-то случилось», — решила Катерина Михайловна, когда в назначенный час Сергей не пришел. Он казался ей прямолинейным парнем, неспособным на хитрости и увертки.
Накопилась уже горка проверенных ученических тетрадей, а Сергея все не было.
В школе объявили очередной аврал, вспышка гриппа подкосила словесника, биолога, физкультурника. Физкультурник держался долее других. Глотая кальцекс с пирамидоном, тренировал ребят на школьном дворе, усиливал хриплый голос фонофором:
— Раз-два, делай. В здоровом теле здоровый дух!
Занятия в школе возобновились, но педагоги продолжали хворать, Катерине Михайловне довелось помогать коллегам, брать на буксир, проверять домашние работы других классов.
Встречались сочинения гладкие, причесанные, в чем-то очень похожие, как детские костюмчики с поточной линии: либо откровенно списанные, либо — что еще тревожней — тождественные в силу единообразного мышления. Было немало хороших и отличных работ, были и такие, о которых Катерина Михайловна подумала: талантливо. И оценить эти работы хотелось именно так, а не выводить стандартную пятерочку.
Огорчили тетрадки двоечников, но более всего последняя, аккуратная, в чистой обертке — должно быть потому, что отвечала тревожным мыслям Катерины Михайловны. На первой странице неровным ребяческим почерком было выведено:
«С мальчиками не дружу, потому что они смотрят на меня ненормальными глазами».
На обложке:
«Ученица 8-го «Б» класса».
А в другой тетради забытая записка:
«Все наши девочки громко смеются над тобой, потому что ты мендальная (так и написано: мендальная) мимоза. Теперь это не модно!»
Катерина Михайловна продолжала проверять тетради. «…Оцениваем работы учеников, отмечаем грамматические и стилистические огрехи, ставим оценки в тетрадях, табелях, аттестате, не ведая порой души ученика, которая не всегда проста и ясна. Не ведая, кто грядет — созидатель, творец или потребитель, убежденный, что все вокруг для него и ради него.
Ученик — мы так часто повторяем, склоняем это слово, что, кажись, забываем его истинный смысл.
Ученик — последователь, верящий нам, идущий за нами, приобщаемый нами к святая святых нашего времени».
Саранцев, как всегда, явился точно в условленный час:
— А твой подопечный, Катюша? — осведомился он, едва переступив порог.
— Подождем немного, — Катюша приняла со стула горку тетрадей, убрала учебники со стола, — посидим, потолкуем, попьем чайку.
— Не помешал тебе?
— Нет, я проверила уже тетрадки.
— Переживаешь ошибки и грехи?
— Больше смущает гладкость и похожесть сочинений. И очень радует, когда свое, не списанное, не скатанное, не составленное. В общем, класс большой, ребята разные, — безотчетно глянула на часы.
— Кстати, — перехватил ее взгляд Саранцев, — а где проживает твой подопечный?
— Не знаю.
— Где работает?
— Не знаю. Кажется, студент. Мы встретились случайно. Сергей произвел на меня впечатление честного, искреннего парня.
— Случайно, кажется, впечатление! И ничего кроме впечатлений? — Саранцев помедлил немного, как бы взвешивая что-то про себя. — Тогда разреши подсказать: Сергей действительно студент — Сергей Сергеев. Гуманитарного направления, по его собственным словам. Угловик. Проживает на улице Новопроложенной в доме номер…
— Предельно точно! Что еще надо знать о человеке!
— Погоди, это не все. Имел судимость. Отбывал. Судимость снята…
— Несправедливо осужденный! Теперь мне много понятно в его характере.
— Прошлое объясняет, однако не снимает ответственности за дальнейшее.
— Подозреваешь?
— Мой долг раскрыть все, что связано или что вокруг происшедшего. Я должен сказать тебе еще о другом… — Саранцев снова помедлил, потом отрезал враз: — Отпечатки пальцев на записке погибшей и на учебниках Марины Боса тождественны!
Саранцев не видел глаз Катюши, но весь облик ее поникший, дрогнувшие плечи…