Седьмой сын

Он не смог опять взглянуть внутрь себя: то, что интересовало его сейчас, было слишком мелким. Даже после всего того, что он сделал с костью, с волокнами мускулов и слоями мяса, было по-прежнему очень трудно обнаружить какие-нибудь трещины в глубине костной ткани. Но он мог ощущать свои внутренние органы сквозь лабиринт тела, находить большие раны и помогать им закрыться. Но все же большинство происходящего внутри него было слишком мелким и происходило слишком быстро, чтобы он мог это понять. Он мог видеть результат, но не те процессы, которые к этому результату привели, не мог разобраться, как и что происходит.

Именно так все и случилось с этим порченым местом. Всего лишь маленьким участком кости, который начал размягчаться и загнивать. Он мог ощутить разницу между больным местом и хорошей здоровой костью и мог видеть границы пораженного участка. Но разобраться во всем этом он не мог. Как и не мог ничего изменить. Он был готов умереть.

Алвин знал, что находится в комнате не один. Кто-нибудь всегда сидел у его кровати. Он мог бы открыть глаза и увидеть Маму или Папу или кого-нибудь из девочек. Иногда даже кого-нибудь из братьев, хотя это и означало, что они оставили ради него жену и хозяйство. Это было удобно для Алвина, но одновременно и нелегко. Ему начинало казаться, что ему стоит поторопиться и умереть побыстрей, чтобы все они могли вернуться к нормальной жизни. Сегодня на этом месте сидел Мишур. Когда он зашел, Алвин сказал ему «привет», но больше говорить было особо не о чем. Ну как ты? Я умираю, спасибо, а ты как? Как-то нелегко складывается разговор. Мишур рассказывал, как они с близнецами пытались вытесать из камня точило. Они выбрали для этого камень полегче, чем тот, с которым работал Алвин, и все же потратили черт знает сколько времени на работу. «В конце концов нам надоело», сказал Мишур. «и мы оставили это до тех пор, когда ты сам сможешь подняться в гору и добыть для нас камень».

Алвин ничего не ответил на это, и больше они не стали говорить друг с другом. Алвин молча лежал, весь покрытый потом, чувствуя, как гниение медленно, но верно пожирает его кость. Мишур сидел около, слегка придерживая его за руку.

Мишур принялся насвистывать.

Этот звук показался Алвину очень необычным. У него было впечатление, что эта мелодия слышна очень издалека и ему нужно пройти какое-то расстояние, чтобы обнаружить откуда она исходит. «Мишур», крикнул он, но его голос прозвучал как шепот.

Свист прекратился. «Извини», сказал Мишур. «Тебе это мешает?»

«Нет», сказал Алвин.

Мишур опять начал насвистывать. Это был странный мотив, ничего похожего Алвин не мог припомнить. Он не был похож на песню, он никогда не повторялся, все время звуча по-разному, как будто Мишур придумывал его на ходу. Алвин лежал, вслушивался и ему казалось, что этот мотив был как карта, ведущая сквозь дикие дебри, и он пошел туда, куда она вела его. Конечно, он ничего не видел, как было бы, если б он пошел по настоящей карте. Просто ему казалось, будто кто-то ему указывает в самую сердцевину окружающих его вещей, и когда он о чем-нибудь думал, то думал таким образом, будто действительно находился в этом месте. Он как будто увидел все свои прежние попытки найти способ излечить это омертвелое пятнышко на кости, но увидел их теперь совсем с другой точки, может, с вершины горы или с поля, откуда-нибудь с того места, откуда было бы видно больше. И теперь он подумал кое о чем, что раньше не приходило ему в голову. Тогда, когда его нога была сломана и все мясо с нее ободрано, все видели, что ему очень трудно, но никто не мог ничем помочь, все должен был сделать он сам. Он должен залечить все, что мог, изнутри. Теперь же никто не мог видеть той раны, которая убивала его. И хотя сам он был способен увидеть ее, справиться с ней своими силами он не мог.

Поэтому, может быть, теперь ему поможет кто-нибудь другой. Причем без использования каких-нибудь скрытых сил. Просто обычная старая добрая хирургия.

«Мишур», прошептал он.

«Я тут», сказал Мишур.

«Я знаю, как вылечить мою ногу», сказал он.

Мишур наклонился поближе. Алвин не открывал глаз, но мог чувствовать дыхание брата на щеке.

«Это мертвое пятно на моей ноге, оно растет, но оно не разрослось еще повсюду», сказал Алвин. «Я ничего не могу с этим поделать, но мне кажется, что если кто-нибудь вырежет эту часть кости, и вытащит ее из меня, то я смогу залечить все остальное».

«Вырежет кость».

«Это можно сделать папиной костяной пилой, которой он пользуется, когда разделывает мясо».

«Но на 300 миль вокруг не найдется ни одного хирурга!» «Тогда, мне кажется, кто-нибудь должен научиться этому очень быстро, а то я умру».

Дыхание Мишура участилось. «Ты думаешь, если отрезать тебе эту часть ноги, то это спасет тебе жизнь?»

«Это лучшее, что я могу придумать».

«Но это может очень сильно искалечить тебя».

«Если я умру, мне будет все равно. Если же я выживу, то это будет стоить покалеченной ноги».

«Я пойду схожу за Па».

Раздался звук отодвигаемого стула и грохот тяжелых шагов Мишура, удаляющихся прочь из комнаты.