Седьмой совершенный

- Обычно бывает наоборот, если во сне плохо, то будет хорошо, - заметил Ахмад Башир.

Фарида задумчиво выслушала слова, затем недоуменно взглянула на говорившего и в следующий момент, вскочив с места, вцепилась ему в руку.

Именно в этом месте у Ахмад Башира была едва зажившая рана. Взвыв от боли, он вскочил и опрокинул миску и бутыль на колени. Едва удержавшись от бранного слова, Ахмад Башир укоризненно произнес только одно.

- Женщина!

- Прости, - торопливо сказала Фарида, - тебя отпустили, а где Имран?

Ахмад Башир сокрушенно оглядел залитое вином платье и сказал:

– Он отказался выйти из тюрьмы.

– Что-то мне напоминает эта ситуация, а вот, что именно, вспомнить не могу. Память стала совсем дырявая.

Назар издал короткий смешок, и словно подражая узнику, сел также , что вызвало улыбку Имрана. Назар появился в тюремной камере несколько минут назад и все это время молчал.

- Я должен поблагодарить тебя за оказанную услугу, - сказал Имран.

Но Назар вытянул вперед обе руки с раскрытыми ладонями, словно защищаясь от напраслины.

- Ничего не знаю, и знать не хочу.

Но после этого он приложил палец ко рту и сделал большие глаза.

Имран кашлянул и виновато произнес:

- Действительно, кажется, я тебя спутал, или с головой у меня что-то.

- Думаю, что и то, и другое, - предположил Назар и воскликнул, вспомнил, Сократ, как же я мог забыть. Хотя, это было так давно.

- Сократ, кто это? - спросил Имран.

- Один грек, философ, тоже был приговорен к смертной казни и отказался от побега, сочтя для себя смерть наиболее приемлемым выходом в той ситуации.

- Вот как, - с интересом сказал Имран, - а чем он это объяснил.

- Я не помню его доводов, как несущественные, хотя тогда, я помню, они мне были интересны.

- А за что его приговорили к смерти?

- Один из пунктов обвинения гласил, что он не признает существующих богов и вводит новых.

- Богов?

- Да, это было очень смешно, но они были язычниками. Афинский мудрец был первым, кто приблизился к пониманию Единого. Его поручили моим заботам, но он проявил редкое упорство и, несмотря на все мои старания, выпил свою чашу с ядом. Я уже не говорю о том, как он подставил беднягу Асклепия.

- Кто это, - спросил Имран.

С- ейчас уже никто, а был некий торговец кожей. Сократ, умирая, сказал дословно следующее: " Критон, я задолжал петуха Асклепию, так отдайте же, не забудьте". Наутро к торговцу, жившему по соседству с Сократом, явился раб с петухом в руках. Асклепий удивился, но петуха взял, ибо был охоч до дармовшины. Это его и погубило. Кто-то донес властям, и Асклепия взяли под стражу. Как бедняга не отпирался на допросе, его обвинили в сообщничестве, и казнили.

Помолчав, Назар пояснил:

– Сократ имел в виду другого Асклепия, так называемого греческого бога врачевания. В той фразе было известное мужество и пренебрежение к смерти. Умирающий человек просил друзей принести за него петуха в жертву богу жизни и здоровья. Это была шутка мудреца, которую не поняли убитые горем друзья.

– Афинский мудрец, - заворожено повторил Имран.

- Да, так его называли, хотя между нами говоря, он был редким занудой. Он числил себя противником софистов, хотя сам часто пользовался их приемами и достиг в этом совершенства. Аристофан даже вывел его в своей комедии. Его промежуточные положения, находящиеся между посылкой и выводом могли свести меня с ума. И я думаю, что часто многие признавали его правоту, и соглашались с ним только потому, что не могли удержать в голове бесконечную цепь его противоречивых силлогизмов.

- Понятно, - сказал Имран, теряя интерес к разговору.

По его тону было ясно, что он ничего не понимает. Назар улыбнулся и переменил тему.

- Умереть хочешь? - спросил он.

Имран пожал плечами.

- Тебе не откажешь в благородстве, но твоя смерть не спасет этих людей, или тебе предложили умереть за них.

- Нет, мне не делали такого предложения.

- Тогда тем более странно. Не станешь же ты отрицать того, что явился причиной гибели большого количества людей, и при этом ты не чувствовал угрызений совести. А сейчас вдруг заартачился.

- Я воевал в первых рядах, - сказал Имран, - и подвергал свою жизнь опасности наравне со всеми. Может, я лучше владел мечом, может, мне больше везло.

- Не кощунствуй, - сказал Назар, - над тобой было благоволенье. Но не покупаешь ты свою жизнь ценой жизни других людей, в этом я могу тебя уверить. И знаешь, что я тебе скажу, слишком ты щепетилен для избранного тобой дела. Взять, к примеру, нынешнего фатимидского халифа, того самого которого ты выпустил из тюрьмы в Сиджильмасе. Когда его жизни угрожала опасность, он бросал на произвол судьбы кого угодно от соратников до членов своей семьи и не мне рассказывать о том, что с ним стало.

Имран молчал.

- Но больше всего меня возмущает то, как быстро человек способен поменять свои устремления. Вот, казалось бы, не далее, как три месяца назад ты просил меня оказать содействие в обретении свободы.

- Правда, при этом я пальцем не пошевелил, чтобы тебе помочь, - оглядываясь куда-то назад и вверх, добавил Назар, - но дело не в этом. Я так зол, что готов даже ускорить твою смерть.