Седьмой Совершенный

Также сахиб аш-шурта были предъявлены жалобы, накопившиеся на него в канцелярии правителя Сиджильмасы. Но самым серьезным оказалось обвинение в недостаче золота, добытого на приисках Сиджильмасы и отправленного в прошлом году в Кайруан. Ахмад Башир знал, что тестю удалось тогда замять это происшествие. Теперь, видимо, делу был дан ход. Сахиб аш-шурта предлагалось в кратчайший срок возместить ущерб. Ахмад Башир попробовал договориться с комиссией. Чиновник — существо продажное по своей природе, начальник прекрасно знал это. Но проверяющие, оставаясь наедине с ним, рассыпались в благожеланиях, клятвенно заверяли его в искреннем расположении, но от денег наотрез отказывались, кивали друг на друга. Мол, если он возьмет, тогда и я не откажусь. Они выполняли чей-то заказ, и он прекрасно знал чей. От Абу-л-Хасана не было известий, и впервые за много лет Ахмад Башир почувствовал растерянность.

— Скажи, любезный, — спросил он дабира, — если я возмещу ущерб, меня оставят в этой должности?

— Я уверен, — заулыбался чиновник, — никаких распоряжений не было на этот счет.

Сахиб аш-шурта вернулся в дом и прошел на женскую половину. Анаис спала, разметавшись по постели. Он сорвал полог в стенной нише, выбросил одежду, висевшую там, опустился на колени и отодрал половицы. Все свои деньги он хранил здесь, в металлическом ящике. До Ахмад Башира, все еще продолжавшего внутренний диалог с дабиром, не сразу дошло, что пальцы не ощущают привычного холода металла. Не веря осязанию, он просунул голову в дверную нишу и заглянул в яму… Тайник был пуст. Пятьсот тысяч динаров, собранных им за пятнадцать лет службы в полиции, и золото, которого недосчитались в Кайруане, исчезли. Сахиб аш-шурта долго сидел недвижно, глядя перед собой, время от времени цедя сквозь зубы: «Ах ты тварь». Никто, кроме жены, не мог этого сделать, она одна была посвящена в тайну хранилища. Из оцепенения его вывел голос Анаис: «Что случилось?» — сонным голосом спрашивала она.

— Ничего, милая, — глухо отозвался Ахмад Башир, — лежи, лежи.

Он поднялся, подошел к двери и крикнул евнуха. Али появился тут же, словно стоял за дверью.

— Иди, — сказал сахиб аш-шурта, — иди передай Бахтияру, что я велел комиссии убираться к дьяволу, буду отдыхать, и чтобы ни одна собака, не смела меня беспокоить.

После этого он закрыл дверь, разделся и лег рядом с Анаис…

На следующий день сахиб аш-шурта был вручен фирман о снятии его с должности. Ахмад Башир поглядел на дату, приказ был подписан несколько дней назад.

— Как быстро вы успели обернуться, — усмехнулся он, расписываясь в получении, — до Кайруана путь неблизок.

— Вам надлежит освободить дом, — невозмутимо заявил дабир, — жилье казенное, его займет ваш преемник.

— Уж не ты ли? — спросил Ахмад Башир.

— Ну что вы, — улыбнулся дабир — мы по другой части.

Ахмад Паша вернулся и сказал Анаис, которая сидя перед зеркалом, расчесывала волосы.

— Собирайся, душа моя, мы переезжаем.

— Куда? — удивилась Анаис.

— В кайсару. Не забудь мою черную чалму, говорят, при дворе халифа этот цвет предпочтителен. Скоро мы уедем в Багдад. Да, — после небольшой паузы, словно убеждая себя, добавил Ахмад Башир, — я думаю, что скоро.

* * *

Утром ходжа Кахмас в сопровождении двух стражников отправился в здание суда. Из ворот тюрьмы он выходил с опаской, стражники, на его взгляд, не проявляли достаточного рвения, оберегая его персону, шли с ленцой, зевая. На некоторых оживленных улочках, ему даже приходилось сталкиваться с прохожими. Это было опасно для его жизни. Ходжа Кахмас хотел, чтобы перед ним расступались, как бывает, когда идет вельможа в сопровождении охраны, но он почему-то производил впечатление арестанта. У суда, который находился в одном из помещений мечети, было многолюдно: истцы и ответчики, ведущие тяжбы, сидели группами, в окружении сторонников; муллы, готовые за несколько дирхемов заключить или расторгнуть брак; писцы, с висящими на груди чернильницами, которые за полдирхема могли составить любое прошение или написать письмо и отнести его на почту; несколько бездельников, готовых за скромную, по их понятиям, плату выступить свидетелями на любой стороне.

Стража осталась во дворе, а ходжа Кахмас вошел в дверь, у которой стояли два авана.[90] Факих поклонился кади и, сделав вид, что не замечает его насупленных бровей, прошел и сел на свое место. В зале, кроме судьи, сидевшего на ковре спиной к колонне, находились еще два судебных служителя, два катиба и два писца.

Один из судейских подошел к ходже и тихо сказал:

— Кади спрашивает, почему ты опять опоздал?

— Я еще в прошлый раз объяснил, — раздраженно ответил ходжа Кахмас, — я сейчас живу в тюрьме.

Судейский кивнул и, вернувшись, передал ответ судье. Затем он вновь подошел к ходже.

— Кади не спрашивает, где ты живешь, это твое личное дело, он спрашивает, почему ты опаздываешь на заседания?

— Потому что я вынужден ждать, когда за мной придет охрана. Если они опаздывают, соответственно опаздываю и я, они поздно пришли за мной, поэтому я опоздал.