Седьмой Принцип (СИ)

Марина, мягко говоря, имела сложный характер, и всегда, даже в самые благоприятные и успешные времена с ней было нелегко ладить, но когда начались эти его неприятности с работой, с ней и вовсе сладу не стало. " Ну, скажи мне, с кем еще могло такое случиться? - вгрызалась она в его сознание. - Только с тобой! Я ни минуты не сомневалась в том, что в конечном итоге все повесят на тебя. Ведь ты идеальный козел отпущения! И знаешь, почему? Потому что ты на самом деле козел! Дурак ты! Уж сам бы взял, и толкнул кому-нибудь тот чертов комод, хоть денег заработал, ей-богу! А так ни денег, ни работы, ничего! Еще хорошо, что за комод платить не пришлось, вот чем бы ты расплачивался, а? И что теперь собираешься делать? Где думаешь работу искать? Куда ты можешь пойти? Ведь ты ничего, кроме как ковыряться в своих деревяшках, не умеешь..."

Надо признаться, что Марина была совсем невысокого мнения о его талантах, и никогда этого не скрывала. Может, повышала так свою самооценку, а, может, так относилась к нему самому, скорее же, что и то, и другое вместе. Конечно, он не оправдал ее ожиданий... Во всяком случае, он никогда ее не обманывал, но этого, как оказалось, было недостаточно. "Еще чего не хватало! - говорила Марина, становясь в позу драчливой курицы и поднимая перья на загривке. - Только попробуй!"

Но пробовала-то как раз она, о чем Лис давно уже догадывался, а тут как раз и убедился.

Вернувшись домой часам к трем после бесцельной ходьбы по городу, он не смог открыть дверь своей квартиры. Он не сразу сообразил, в чем дело. Вроде и квартира была та же, и дверь, и номер на ней - седьмой - тот же, но не открывалась. Пришлось звонить. Дверь распахнулась сразу, словно его ждали. На пороге стоял незнакомый мужик.

- Ты кто? - спросил Веня оторопело.

- Анатолий я, - сказал мужик весело и громко, и выгнул в улыбке щетку густых пегих усов. Был мужик высок, на полголовы выше Лиса, обладал стриженным бобриком седых волос и вообще был красавцем, если можно считать красавцем мужчину за пятьдесят. - Ты можешь звать меня Толяном. Разрешаю. Ведь мы с тобой почти что родственники. Правда, сразу - бывшие.

- Не понимаю, - сказал Веня и помотал головой. - Впрочем, не важно. Что ты делаешь в моей квартире?

- Видишь ли, - сказал Толян Лису, - это уже не твоя квартира, и ты здесь больше не живешь.

- Как так? - не согласился Лис. - Это почему?

Из-за плеча Анатолия выглянула жена Марина.

- Лисицын, не конфликтуй! - сказала она злым голосом. - Все кончено, я от тебя ушла.

- Как это ушла? - продолжал тупить Веня. - Ты там, я здесь... Как ушла?

- Ушла - значит ушла! - подхватил нить разговора Толян. - А как ушла - не важно. Так тоже бывает.

- Но это моя квартира, мой дом! - продолжал из последних сил, по инерции настаивать Вениамин. - Вы не можете просто так оставить меня на улице! Не имеете права!

Лис все еще пытался докричаться до жены и обращался к ней, но Марина пряталась за спину перекрывшего дверной проем Толяна и отмалчивалась. Толян, между тем, и без ее словесного участия отлично справлялся со слабой атакой бывшего хозяина жилплощади.

- Не стоит так все драматизировать, - сказал он. - Не на улице, а в подъезде. И здесь, заметь, у тебя тоже есть крыша над головой. А-га-га! - заржал он, как жеребец, запрокинув голову и явив для обозрения свои длинные желтые зубы.

- Ты, конечно, можешь считать, что ушли тебя, - кончив ржать, стал разъяснять сложившуюся ситуацию не нашедшемуся, что ответить на его ржание Лису, Толян. - И это, несомненно, будет правильно. Ты можешь обижаться, и, наверное, ты имеешь на это право. Хотя, как по мне, обижаться ты должен на себя самого, прежде всего. Потому что потерять такую женщину как Марина, это, скажу тебе, братишка, нужно быть дураком. И не простым дураком, а особенным, выдающимся, полным и окончательным кретином. Каковым ты и являешься.

При этих словах Толяна Марина прижалась щекой к его обтянутому черным трикотажем футболки накаченному плечу, пряча радостную и счастливую улыбку, и довольно замурлыкала. Лис видел, что за радостью жены, за всеми ее позами, жестами, улыбками и телодвижениями сквозила злость. Она зла была на него, сверх всякой меры, вот в чем дело. Но, положа руку на сердце, он никогда...