Седьмой круг Зандра

Агроном пожал протянутую руку, махнул другим гостям апостола, которые пришли в больничную палату до появления Андрюхи, и вышел.

— Кажется, ты ему нравишься, — заметил Белый Равнодушный.

— Это потому, что он умный, — хмыкнул Флегетон.

— Скорее правильный, — уточнил дотовец. — Как ты.

— Кстати, знаешь, что самое забавное? — ехидно осведомилась Кабира. — Твой ЗСК восстановили те ремы, которых ты не убил. Видимо, в знак благодарности.

— Качественно восстановили? — Карлос чуть подался вперёд.

— Я лично проверил, — веско ответил Белый.

— Спасибо.

— Не за что.

Флегетон вновь откинулся на жёсткую подушку и слабо улыбнулся.

Он не думал, что выживет. Точнее, не прикидывал шансы, а просто сделал то, что должен, что мог в тот момент: учинил катастрофу, угробив два мегатрака и едва не погибнув в получившейся мясорубке. Он привычно положился на ЗСК, и ЗСК привычно не подвёл, выдержав и столкновение, и взрыв. А раскрылся для аварийной эвакуации лишь после того, как спасатели разгребли обломки.

— Ты выглядел, словно отбивная, — хихикнула Кабира. — Помятый и весь в крови. Я предложила тебя закопать, но Белый сказал: «Где мы ещё найдем такого отморозка?» — и предложил тебя вылечить. Не знаю, зачем.

— Я тоже рад тебя видеть.

— А по роже не скажешь.

— Изображение радости — не мой конёк.

— Ты молодец, что уцелел, придурок. — Кабира подошла к койке и провела рукой по волосам Флегетона. — Правда, мы думали, что тебя повесят… Нет, сначала мы думали, что ты сгинул в Субе.

— Это были насыщенные дни, — признал Карлос.

— Расскажешь как-нибудь.

— Обязательно.

Кабира Мата была анархом — неукротимой и убеждённой, а ещё — старым другом Равнодушного и потому охотно нанималась к нему, когда дотовцам требовался в команде боец её уровня. Именно Кабира остановила два последних мегатрака, расстреляв их патронами «Хиросима», несущими микроскопический ядерный заряд. Но теперь, когда тяжеленный револьвер «Толстый Мэг» исчез в рюкзаке и там же спрятался накладной кибернетический протез, Кабира превратилась в обычную девушку. Дерзкую, колючую и красивую.

— Кролик, если тебе вдруг станет интересно, висит на центральной площади.

— Он каким-то чудом уцелел в катастрофе, и местные хотели дождаться, когда ты оклемаешься, но я сказал, что тебе будет неприятен вид казни, — подал голос Белый. — Ты ведь апостол.

— Цунюка не казнили, он просто получил то, что заслужил, — уточнила Кабира.

— Можно сказать и так.

— Заберёшь меня? — спросил Флегетон, которому не терпелось вернуться в расположение Санитарного Спецназа. Не то чтобы ему не нравилось в Остополе — теперь в Заовражье относились к нему, как к родному, — просто Карлос считал, что его место там, на передовой.

— Врач сказал, что тебе надо хотя бы неделю полежать.

— Значит, увидимся дней через десять?

— Не думаю, — после короткой паузы ответил Равнодушный.

Тон и быстрые взгляды, которыми Белый обменялся с Кабирой, объяснили Флегетону происходящее.

— Ты нашёл его? — глухо спросил он.

— И собираюсь идти за ним, — с грустной улыбкой подтвердил дотовец. — Я не так силён, как ты, и не могу жить со своим прошлым. Я должен…

— Умереть? — Карлос сжал кулаки. — Ты!

Он не хотел терять друга и бесился, понимая, что видит Равнодушного в последний раз.

— Я должен расплатиться, — привычно объяснил Белый. — Я достаточно сделал для людей и хочу сделать кое-что для себя.

— Возьми меня с собой.

— Ты всё испортишь.

— Почему?

— Слишком приметен, поэтому со мной пойдёт Кабира. — Равнодушный легко потрепал раненого по плечу. — А ты помогай людям, апостол, и жди, когда мир улыбнётся.

— Да, я — апостол. — Карлос крепко сжал руку дотовца. — Ты был одним из тех, кто сделал меня апостолом.

— Значит, я сделал что-то доброе, — вновь усмехнулся Равнодушный. — Прощай, Флегетон, я горжусь дружбой с тобой, действительно горжусь.

* * *

Человек, который написал «Книгу Рассвета», верил. Он видел, что происходит с людьми, и сердце его сжималось от боли. Он грезил миром, но знал, что обрести его можно лишь твёрдостью. Книга стала голосом его рыдающей души, и поэтому ей поверили. Поэтому нашлись люди, которые носили «Книгу Рассвета» у сердца и читали её тем, кто потерял надежду.

Читали и помогали.

«Нет на свете труднее Пути Добра. Он непонятен, потому что не ведёт к богатству и власти. Он суров, потому что есть самоотречение. Он требует Поступка, давая взамен лишь сделанный Поступок.

Он не вокруг тебя, а внутри.

Это Путь, которым идёт твоя душа, потому что не может иначе. Путь твоей жизни. Путь твоих убеждений. Путь твоих страданий.

Но без этого Пути у мира не будет завтра…»

(Книга Рассвета)