Седьмой круг ада

Когда Хаджет Лаше понял, что в «Русском политическом совещании» собрались одни говоруны и рассчитывать на их помощь не следует, он принял решение действовать самостоятельно.

Разыскал прибывшего в Париж полковника Сычева. Когда-то они были знакомы, и Хаджет Лаше хорошо знал, что полковник – убежденный борец с большевиками и что храбрости ему не занимать. И что еще важно: он был авантюристом и циником. Человеком своего времени.

– Еще этот старый политический маразматик Извольский предложил послать письмо Ллойд Джорджу с выражением нашего «фэ». А кто мы, в сущности, такие? Какое значение для Ллойд Джорджа имеет наше мнение? Да и станет ли он читать наше письмо?

– У вас есть какие-нибудь радикальные предложения? – спросил полковник. – Как станем драться еще и с англичанами! Помрем с музыкой!..

Лаше едва заметно улыбнулся и довольно долго молчал, словно прикидывая, посвящать ли полковника в свои размышления и планы.

– Не помню, кто – кажется, Маклаков – сказал на заседании, что большевики все больше завоевывают общественные симпатии – и с этим нельзя не считаться, – тихо заговорил Хаджет Лаше.

– А разве не так?

– Не так. Симпатии завоевываются с помощью дел. То, что эти болтуны там… – Лаше пренебрежительно указал рукой в сторону, что должно было означать: члены «Русского политического совещания», – то, что они называют симпатией, – не более как сочувствие, сострадание. Война, разорение, голод – вот причины сострадания. Наша задача – вызвать у европейского общества обратное отношение к большевикам, а именно антипатию, отвращение.

– Было! Чуть больше года назад, после изуверского убийства членов царской фамилии, были и антипатия, и отвращение.

– Вот-вот! – живо отреагировал Лаше. – Все это надо пробудить вновь. Судьба дает вам в руки все меньше шансов. Поэтому слушайте меня внимательно…

И Лаше изложил свой замысел. Полковнику он показался не лишенным смысла. Его осуществление, вполне вероятно, могло коснуться тех, кто сегодня настаивал на замирении с большевиками.

Хаджет Лаше был человеком дела. Он уговорил полковника Сычева взяться за руководство операцией и уже спустя неделю провожал его в Гавр. В Гавре полковника ждал загруженный боеприпасами пароход, идущий в Севастополь.

Раздался длинный свисток кондуктора, и поезд медленно, с ревматическим скрипом и вздохами тронулся. Хаджет Лаше шел рядом.

– Ах, как я завидую вам, полковник… Знаете, здесь ко всему легко привыкаешь, кроме запаха… чужой запах…

– Россия сейчас пахнет остывшим пожарищем, – угрюмо сказал Сычев.

– И все же… когда-нибудь… даже очень скоро…

Лаше начал отставать.

Поезд выбрался из-под сумеречного вокзального навеса и, продолжая разгоняться, побежал по солнечной, с грязными снежными заплатами земле; полковник все еще стоял на ступенях вагона, подняв руку в прощальном жесте.

– Кланяйтесь там… России! – сказал Лаше, зная, что полковник уже не услышит его.

Но Сычев понял, точнее, угадал последние слова патрона.

– Всенепременно!.. – ответил он. – Всенепременно!

…Прибыв в Севастополь, Сычев встретился с начальником объединенной морской и сухопутной контрразведки полковником Татищевым. Не тратя лишних слов, вручил ему письмо. Даже не письмо, а записку, короткую и сухую. Но тон ее был начальственный, приказной:

«Князь! Окажите подателю сего любую помощь, какая ему понадобится. М. б. X. Л.»…

Среди штабных офицеров ходил слух, что Татищев вовсе не был князем. Будто бы когда-то давно мелкий агент контрразведки жандармский ротмистр то ли Рукосуев, то ли Сухоруков из-за своей режущей ухо фамилии получил в своем департаменте звучный псевдоним и таким образом примазался к известному клану князей Татищевых. И будто бы его давний начальник (говорили, что это был не лишенный остроумия подполковник Климович) таким псевдонимом хотел подчеркнуть склонность ротмистра к незаконному обогащению. Ибо известно, что «тать», «татище» на Руси означало «вор», «ворище».

Так ли это, нет ли – кто теперь скажет. Да и кому нужно в это смутное время докапываться до истины?

Впрочем, и Татищевы повели свою замечательную фамилию не от святых праведников. Новгородский наместник Василий Юрьевич еще в начале пятнадцатого века, служа государю и великому князю Василию Первому, сыну Дмитрия Донского, похищал новгородских свободолюбцев и тайно отсылал их на расправу господину своему – отчего и получил в вольном городе кличку Татище.

Темна вода во облацех! Сегодня ты убивец и вор, а через триста лет дети твои – ученые и меценаты, и фамилию свою произносят с гордостью. Должно быть, и новоиспеченного Татищева эта мысль вдохновляла во всех его делишках.

– Рад оказать услугу, – сказал гостю Татищев. – Как Хаджет? Здоров ли? Давно не виделись. Что в Париже?

Сычев, полностью подтверждая свою фамилию, немигающе смотрел на него, и Татищев неуютно поежился, замолчал.

– Хаджет Лаше здоров. О Париже – как-нибудь в другой раз, – ровным, бесстрастным голосом сказал наконец Сычев. – Сейчас же – о деле.

– Да-да! Конечно! – согласился Татищев.