Седьмой грешник

— Это она так говорит! — выкрикнула Дейна. В ее голосе звучала откровенная враждебность.

— Да, так она говорит, — повторила Жаклин. — Конечно, нельзя сбрасывать со счетов, что Джин могла солгать. Только зачем? История, правда, знает убийц, которые старались привлечь к себе всеобщее внимание, то ли от самонадеянности, то ли от настоятельного стремления быть на виду, чтобы оставаться в курсе происходящего. Однако это глупо. Умный убийца предпочтет, чтобы тело обнаружил кто-то другой, и постарается держаться в тени. Но давайте предположим, что Джин принадлежит к тому странному психологическому типу, о котором я только что говорила. И тогда зачем ей настаивать на фактах, которые лишь усиливают подозрения против нее и подрывают версию преступления, которую она пыталась создать? Ведь несомненно одно — убийца хотел, чтобы смерть Альберта выглядела как самоубийство. Если убийца — Джин и последнее послание своей жертвы она попросту придумала, то она сочинила бы что-то, поддерживающее версию самоубийства.

Вот почему мне пришлось поверить словам Джин. Однако ее показания могли сбить с толку кого угодно! Мало того, что начертанное Альбертом не имело смысла, но Джин еще рассказала об этом каждому из вас, а также полиции. Я все время наталкивалась на это, как на каменную стену, — зачем было преступнику избавляться от Джин, если она и так всем обо всем рассказала?

— Но может быть, кроме этого знака Альберт пытался сообщить что-то еще? Возможно, Джин рассказала не все, что знала.

— Все, — прервала ее Джин. — Я же вам говорила — все!

— Да, ты так говорила, и я тебе поверила. Представим, однако, что он написал не то, что ты рассказываешь. Ты могла бы это скрыть только по одной причине — сообщение Альберта выдает убийцу. Значит, ты лгала бы, если бы Альберт обвинял тебя или кого-то, кто тебе так дорог, что ради него ты пошла на ложь.

Я допускала и такую возможность, но, как следует подумав, решила: тогда ты тем более должна была бы молчать. Ведь когда я нашла тебя, Альберт уже умер, у тебя было время стереть его каракули, и ты могла заявить, что нашла его мертвым. Ни у кого это не вызывало бы сомнений, полицейский врач и без того был удивлен, как долго Альберт прожил. Каждая гипотеза, казалось, возвращала меня к одному и тому же заключению: то, что ты говорила, — сущая правда. Сама нелепость твоих утверждений подтверждает их правдивость. Зачем придумывать то, в чем нет никакого смысла?

Мне казалось, у меня в мозгу лопнет какой-нибудь сосуд, — устало сказала Жаклин, — так я ломала голову над этой несчастной цифрой семь. Каких только диких теорий я не строила! Я перебирала святых потому, что не могла забыть о навязчивой идее Альберта. Ведь святые не давали ему покоя и мне тоже. Но это ни к чему не привело; по крайней мере, к тому, чего я ожидала.

Догадка осенила меня в тот день, когда мы были в катакомбах. Я вглядывалась в надпись на гробнице, и вдруг меня как громом поразило. Джин ведь никогда не писала число, она только называла его. Помните, как я набросилась на нее и испугала до смерти. Вы все решили, что я рехнулась, заставляя ее написать то, что нацарапал Альберт. Но я правильно почуяла — цифры оказались римскими, это не была привычная нам арабская семерка.

До тех пор я не скрывала своей растерянности и была со всеми откровенна. Но после катакомб... — Голос Жаклин изменился, и Джин замерла: вот оно! Сейчас они все узнают! — Я начала действовать, — продолжала Жаклин, побледнев еще больше. — Доказательств у меня так и не было, но я боялась, как бы убийца не совершил чего-нибудь еще. Правда, за Джин я больше не беспокоилась, я понимала, что она уже сообщила все, от чего преступник пытался ее удержать. Он, должно быть, никак не ожидал, что Альберт еще сколько-то проживет и оставит хоть и неясное, но обличающее убийцу сообщение. Он-то сразу понял, что имел в виду умирающий, но был достаточно умен и сообразил, что если не дать Джин исправить ее малопонятный рассказ, то значение этой улики так и останется неразгаданным.

Жаклин отпила бургундского и поставила бокал на стол. Вино (а может быть, какой-то другой, менее заметный фактор) укрепило ее решимость. На скулах у нее загорелись яркие пятна, глаза гневно блестели.

— Семь, — громко сказала она. — Повсюду мы натыкались на это число, оно появлялось везде, словно нарочно, чтобы запутать картину. Помните, я как-то сказала, что вы все чересчур образованны. Неужели никому из вас не пришло в голову, в чем истинный смысл, даже когда вы прочли ту надпись на гробнице? Может быть, для ваших изощренных университетских умов это казалось слишком очевидным, чтобы поверить? Или убийце так здорово удалось всех запутать? Впрочем, путал не он один, все мы приложили руку к этой путанице. И я в том числе. А все это время простая и совершенно очевидная разгадка была у нас под носом.