Седьмое небо

Взбаламутила односельчан Гадюка Аспидовна. Однажды в жаркий полдень она занималась любимым делом: лежала на боку под вишней в саду и плевалась косточками в мух, иной раз сбивая тех на лету. И вот, посматривая на солнце сквозь пальцы, она заприметила в ветвях нечто необычайное. Сгусток света, переливающийся всеми цветами радуги, запутался в ветвях. Глупа Гадюка Аспидовна не была. Она мигом смекнула, что это такое.

Удачу Гадюка Аспидовна узнала сразу. Надо сказать, что по жизни ей везло. Сначала был у нее работящий муж, дом – полная чаша и красавица-дочка. А когда село обнищало, ей снова повезло. Дочка Лукерья удачно вышла замуж, за жениха пусть и небогатого, но совестливого, слову своему, неосторожно данному, верного. Зять тянул лямку, рвал жилы на работе, а она с дочерью и внучкой как сыр в масле катались.

Но поймать чистую удачу, свою, собственную, – это совсем другое дело. Гадюка Аспидовна поднялась, стряхнула с подола вишневые косточки и потянулась сквозь ветви за удачей. Но та пряталась высоко, а Гадюка Аспидовна от сытой жизни изрядно раздобрела и влезть на дерево не смогла. Лишь спугнула её окаянную. Удача вспорхнула и поскакала по саду, как солнечный зайчик. Женщина кинулась за ней и всполошила все село. И теперь все сельчане, от мала до велика, носились по окрестностям, пытаясь поймать удачу за хвост. Семипятничное пришло в окончательный упадок.

Некому было кормить кур и доить коров, собирать яблоки и прореживать морковь, чинить прохудившиеся крыши и править покосившиеся заборы. Удочки были смотаны, кузнечные горны погашены, рабочие рукавицы повешены на гвоздь, косы затупились, а огороды поросли бурьяном. Ни из одной трубы в селе не поднимался сытый дымок, ни в одной печи не томился горшок с пшенной кашей или мясной похлебкой. И только скрипящие ставни раскачивались на ветру.

Удача же была неуловима. Ее видели на пруду, скользившей по воде вместе с гусиной стаей; на постоялом дворе меж битых горшков в глубине двора; среди ярко-желтых соцветий подсолнухов, растущих вдоль дороги. Она то пряталась в тине под мостками, на которых бабы стирали белье, то взмывала к макушке колодезного журавля. И неизменно ускользала от преследователей, словно просачивалась сквозь пальцы, подобно песку.

Груша с грустью обозревала родное село сверху, с косогора. Вниз путешественники решили пока не спускаться, чтобы ненароком не напороться на Лукерью или Гадюку Аспидовну.

Вечерело. В полном безветрии над селом раздавалось протяжное мычание не доенных коров и петушиная перекличка.

«Слышите?» – огорченно вскрикнула Груша. – «Это наша Пеструшка. Я ее, ласковую, из целого стада узнаю. Пойдем в село ночью. Огородами проберемся, нас и не заприметят.»

«Ночью?» – засомневался дед Богдан. – «Еще за татей ночных примут. Пришибут ненароком или сами испужаются до полусмерти. Не по-людски это.»

«Вот что. Пойдем мы с Иваном отца твоего искать, а вы с Аристархом тут в малиннике схоронитесь до поры, до времени. А камень держи за пазухой,» – решил дед. – «Которое хозяйство ваше?»

На том и порешили.

Вооруженная мешком из-под картошки Гадюка Аспидовна тем временем сидела в засаде. Место было выбрано идеально. С малинника на макушке косогора все село было как на ладони. Пусть удача размером была невелика, но яркий ее блеск и издали нельзя было не заметить. Она была навроде солнечного зайчика. И Гадюка Аспидовна зорко оглядывала окрестности. Единственным неудобством был впивающиеся в кожу и цепляющиеся за одежду колючки. Но и оно отошло на второй план, когда сиделица услыхала голоса. Быстро смекнув в чем дело Гадюка Аспидовна справедливо рассудила, что синица в руке, то бишь камень у непутевой внучки за пазухой, лучше, чем журавль, то есть неуловимая пока удача, в небе. Проводив глазами спустившихся с косогора деда и внука, Гадюка Аспидовна стала тихонько выползать из малинника пятясь назад.

И тут внизу сверкнуло.

Глава 24.

Село будто вымерло. В пыли на обочинах дороги под бдительным взором петуха копошились лупоглазые куры. На поленнице, заросшей паутиной, растянулся рыжий котяра, подставив солнышку пузо. Ни души не оказалось ни в кузне с погасшим горном, ни у пруда, полного гомонящих уток, ни на постоялом дворе. Тишину разрезал лишь скрип одинокого флюгера-петушка на крыше одного из домов.

«Странно,» – нахмурился дед Богдан.

«Что может быть еще страннее?» – оглядывал пустую улицу Иван.

«Ветра-то нет,» – пояснил дед. – «А флюгер …»

«Гляди-ка!» – ахнул он через мгновение, задрав голову.

Оседлав железного, ярко раскрашенного и бешено крутящегося петушка на крыше одного из домов сверкала и искрила всеми цветами радуги удача. Дед и внук замерли, разинув рты. Вскоре произошло неизбежное. Раскрутившись, удача не удержалась на своем насесте и полетела вниз.

«Лови ее! Лови! Держи карман шире!» – кричал дед. Удача, покружив по двору, вылетела за ворота и скользнула аккурат за пазуху деду Богдану. А там мгновенно пригрелась и притихла, легонько щекоча его своим сиянием. Дед и внук – оба – заглянули внутрь. Удача слепила глаза.